зубами на прекрасном лице. Дю Лез не расположен к светским беседам. Он сжимает костяшки пальцев, чтобы скрыть дрожь в руках.
– Типу заставляет вас носить это платье? – спрашивает Лоран.
– Под страхом смерти, – говорит Дю Лез, глядя вперед. – Но мои панталоны – чистый лионский шелк.
– Вы шутите? Он шутит? – Лоран спрашивает Гуркюффа, который сидит на корточках среди ящиков, переворачивая бутылки, чтобы рассмотреть этикетки.
– Откуда вы? – спрашивает Лоран у Дю Леза.
– Руан.
– Значит, вы нормандец, а Гуркюфф – бретонец! – усмехается Лоран. – Слышали анекдот…
– Про нормандского ребенка и бретонского ребенка? Да.
– Если подбросить их обоих в воздух, оба выживут. Бретонец – потому что такой твердолобый, что отскочит. А нормандец – потому что такой жадный, что его маленькие пальчики схватятся за карниз.
Дю Лез кидает хмурый взгляд.
– Между прочим, я двадцать лет прожил в Париже, в квартале Марэ.
– Ах, Марэ, – говорит Лоран с тоской в голосе. – Я сделал предложение своей жене на прогулке в Марэ. – Он опирается локтем на стойку и вздыхает в небо. – Oh là, рано или поздно.
– Рано или поздно что?
– Я вернусь.
– Я говорил то же самое. И все еще здесь, пять лет спустя.
Лоран выпрямляется.
– Я вернусь. Точно.
– Не стоит горячиться. Я тоже намерен вернуться.
– Вы? – Лоран удивлен. – Как?
– На корабле, как и все.
– Но вы не можете.
Дю Лез и Лоран хмуро смотрят друг на друга, как будто больше не говорят на одном языке.
– Что значит «не могу»? – Дю Лез старается звучать непринужденно. Возвращается Гуркюфф с охапкой бутылок, ставит их на стойку. – О чем, черт возьми, он говорит?
– Откуда мне знать, вы же послали меня искать ваше драгоценное пойло…
Лоран продолжает говорить бодрым, бескровным голосом бюрократа.
– Закон об иностранцах запрещает всем невоенным эмигрантам возвращаться во Францию. Их активы были конфискованы, их собственность национализирована и продана. Если эмигрант вернется, его ждет смертная казнь.
– А, это, – спокойно произносит Гуркюфф. – Вам следует почаще бывать здесь, Дю Лез. Если бы вы так делали, то были бы в курсе. О себе я не беспокоюсь. Они не могут уследить за каждым уехавшим старым прохвостом.
– Могут, – возражает Лоран. – В каждой общине по всей стране ведут списки эмигрантов, целые департаменты созданы только для того, чтобы следить за ними.
– Уверяю вас, никто не следит за стариной Гуркюффом. Я не настолько важен.
Оба смотрят на Дю Леза.
Взрыв смеха за спиной, резкий запах мочи. Значит, он не поедет домой. У него нет дома.
Гуркюфф подталкивает стакан Дю Лезу, тот делает глубокий вдох и осушает
