переступил с ноги на ногу.
– Туда. Сходим, посмотрим на Анну…
Шапка-ушанка от движения седых бровей взлетела на пару сантиметров вверх. Черный ватник на худом теле бродяги заколыхался. Я осекся, приказал себе замолчать. Если имя Давида произвело магический эффект ключа ко всем замкам, то это женское имя, озвученное раньше времени, могло сыграть со мной злую шутку.
– Аханну! – воскликнул в одно нелепое слово Василий Борисович и всплеснул ладонями. – Малышка Анна, прелестница, чаровница! Кому нужен немецкий фаянс! Всем нужна наша Анна, что ж ты молчал!
Пламя взметнулось до потолка, освещая черную влажную плесень на грязной его поверхности, взметнулось и погасло – резко, до боли в глазах, пуская в сознание панику. Вдруг почувствовал, как сильные и цепкие пальцы отца Василия обхватили мои плечи, и в нос ударила теплая кислая вонь его дыхания.
– Ох, дружочек! А и везунчик же ты! Если ты Давида знаешь, то и Анну приласкаешь, так мы тут говорим. Кто Давиду приятель, того ждут объятья. Ну и всякое такое. Фольклор! Плюс егерь нынче отжигает, а это тоже рейв будь здоров.
Что-то произошло – в сознание, в этих руинах, всюду. Лицо старика вновь стало различимо в темноте. Пламя, словно в насмешку, вернулось без предупреждения, обжигая жаром, близкое и опасное. Ржавый металл бочки щелкнул.
– Анна, – прошамкал в лицо пивными парами и гнилыми зубами бродяга. – Анна!
Это восторг или предостережение?
– И егерь? – беззаботно уточнил я.
– А то! – фигура отца Василия отшатнулась от меня, он щелкнул пальцами – раз-два, пытаясь нащупать в стылом воздухе какой-то ритм, вдруг плюнул себе под ноги, уставился на белесое пятно жидкости. – Какое веселье без них? Она раньше танцевала иногда с ними, так, для шутки и праздника, но такое дело, понимаешь…
Очевидно, «Егерь» – это местная музыкальная банда. Те самые безбожники с адскими гитарами.
Василий Борисович перевел взгляд с плевка на меня.
– Когда тебя хочет изнасиловать толпа обдолбанных ублюдков, тут даже Давид не поможет. Тут не до высокого искусства. Того и гляди, стащат со сцены, такой ля бемоль мажор начнется, ухахаха! От греха подальше теперь наша Анечка дает только сольные представления. А тебя, кстати, как зовут-то? – вдруг спросил он.
Это было наивно и глупо, но я почему-то ответил:
– Глеб…
Старик протянул мне руку, щеря в улыбке остатки гнилых зубов. Не снимая перчатку (ведь под ее темно-синей тканью скрывалось кольцо), я ответил на жест. Ладонь его не весила ничего, словно ее обладателя не существовало вовсе. Обгрызенные почерневшие ногти венчали толстую пятерню, стыдливо выглядывающую из укрытия обрезанных грязно-серых перчаток. Чувствуют ли эти пальцы мою маленькую тайну, здесь, совсем рядом?
– Глеб всему голова! – авторитетно заявил Василий Борисович. –
