такими, как я, переживших Войну, а теперь будто забытые огромной страной. Город лежал брошенным мертвецом, которого изредка тревожили военные вертолеты в небе да банды мародеров на исполосованной шрамами земле. Но вот, наконец, Карантин был окончен. Санкт-Петербург выжил, изменившись до неузнаваемости: в самом сердце его зияла дыра, город отрастил себе уродливый горб – вернувшиеся люди обосновались за Невой на востоке, застраивая пустоши и бывшие фермерские угодья. Горб удлинялся, становился причудливее, намереваясь превратиться в крылья, коснуться перьями берегов Ладоги. Сотни небоскребов выросли на правом берегу Невы, один выше другого, тысячи квадратных километров жилого фонда возникли как по мановению волшебной палочки, и между всем этим великолепием и блеском суетливо побежали скоростные поезда надземной монорельсовой дороги. Похожие на юрких длинных червей составы соединили Новый город с югом и севером старого. Скоро началось возвращение людей в исторический центр, и первыми из них были рабочие, привлеченные с Большой Земли для строительства Центрального Обелиска на месте морского порта на Васильевском острове. Чуть позже предстояло возведение Южного и Северного Обелисков на территории городов-спутников Санкт-Петербурга. Тогда-то местные подняли голову: ведь работы в городе не было, а власти нанимали людей со стороны; кое-где стали происходить стычки с новоприбывшими, кто-то из уцелевших политиков старого Питера всерьез призывал саботировать начинания Питера Нового; и тогда власти предложили жителям северных и южных муниципалитетов компромисс. Учитывая, что я жил один в старой, чудом уцелевшей высотке и не имел постоянного заработка, не особо странным было обнаружить себя одним апрельским утром в микроавтобусе среди незнакомых угрюмых людей, держащем путь в Петергоф; всем нам было обещано приличное вознаграждение за труды. Бригада вошла в город-призрак и обнаружила там оглушающую пустоту. И в пустоте этой я нашел вдруг нечто совершенно ошеломляющее; город сдержал свое обещание…
…Отвернулся от силуэта вагона. Ощутил тепло плоти Софии – она держала меня за руку. Воспоминания, казавшиеся вечностью в моей голове, уместились в секундную вспышку забвения в настоящем. И сейчас я видел и чувствовал только ее – живую, любимую, зовущую взглядом домой.
Солнце топилось в пепельных облаках; ежедневное самоубийство светила смешалось с дрожащей в воздухе тишиной. Этот союз изредка нарушали порывы холодного ветра. София, стоящая передо мной, выставила руки над снежной гладью и смотрела на них, будто видела впервые. Медленно вела по изломанной перспективе, между линиями которой дрожал невесомый мир. Серые пятна – закованные в ледяной плен озера, бледная синева над густо темнеющей окантовкой из крон деревьев – купол церкви. И холм кладбища – горб мифического исполина, легшего здесь и уснувшего навсегда,
