мне с одним желанием прямо сейчас. Придумай мне музыку. Выпей со мной вина.
Морщась как от странной назойливой боли, недоуменный, я хотел было сказать что-то совсем уж безмозглое, но София потянула меня прочь из залитой солнцем кухни.
Вновь эти строки. И ноты, вяло танцующие на подушечках моих пальцев; и отупляющий разум привкус винного сурагата.
– Этот человек из стеклянного дома – кто он? – спросил я, когда София замерла на последнем такте.
– Это ты. И у тебя есть я. Поэтому на тебя смотрят завистливо голодные монстры, намереваясь сожрать с потрохами, разлучить нас. Я должна помочь тебе. Для этого нужно покинуть стеклянный дом. Разбить его. Лишить нас с тобой привычной жизни, возможно, до крови порезавшись осколками. Есть ли смысл у нашей любви в этих стенах?..
Слушал ее. Левая рука непроизвольно сжимала гриф гитары все сильнее. Что-то в словах Софии злило, хотя она говорила вроде бы правильные вещи, раскрывая суть своей неоконченной песни. То ли то, что мне казалось, будто без ее помощи я совсем слаб, то ли просто сам факт проживания в такой хрупкой конструкции, что опять-таки демонстрировало слабость, теперь уже нашу общую; любая злая жаба, получается, может сунуть в наш дом свой шершавый огромный язык и полакомится нами (скорее, одной лишь Софией – в контексте жизни). Это меня возмущало. Не хочется быть слабым, особенно в сравнении с какими-то уродливыми химерами. И потом, София ставит под сомнение наши чувства. Или я что-то недопонял в ее строках?
Неловко и громко звякнула струна под рукой.
– Получается, что наша любовь возможна, если разобьем дом?
– Не просто дом, а весь смысл нашего союза. Если не сделать так, – в глазах Софии появилась хмельная грусть, – я не буду собой. Меня изменят эти чудовища. Даже если вдруг мои чувства к тебе будут прежними, ты сам не захочешь меня. Пойми, их грязь – это абсолютная, идеальная грязь. Я не смогу любить тебя. Ты не захочешь любить меня. Мы закончимся. Исчезнем.
Слова, простые как снегопад за окном, как плеск вина на дне бутылки, достигают меня и режут – абсолютно, идеально больно…
– Но поэтому я и прошу твоей помощи. Концовка песни в наших руках. Мне хочется, чтобы ты добавил несколько строк, может быть, даже целый куплет. Попробуй, Глеб, ну же…
Взгляд глаз цвета нагретой ртути пронзает. Двусмысленность нашей беседы заставляет дрожать тело. Все, что происходит с нами сейчас, переложено на строки и ноты, на голос и аккомпанемент? И есть возможность создавать реальность своими руками, добавляя нужные рифмы, мелодии, риффы? Или душевное состояние Софии настолько плачевно, что она находит единственное утешение в созидании подобного рода искусства?..
Я растерян, очарован и будто бы пьян. Мне безумно жаль нас обоих. Словно некое божество, случайно вспомнившее о своем давно оставленном племени, доведенному до крайности без мудрого совета высших сил, я жалею нас и желаю всего наилучшего.
– Глеб! – София произносит имя, и я возвращаюсь
