и в свое двенадцатое лето. Семь утра; за окном блеяли и мычали, курлыкали, кококали и кудахтали; слышались голоса дяди Михаила и Хотея.
Люся, пыхтя, мыла дощатый пол. Мне было немного стыдно; по идее я должна была хотя бы предложить ей помощь. Хорошо это понимала, но лень заглушала голос совести.
«Пора вставать. Наверно, во всем Туркужине одна я в такой час еще лежу в постели». Лежу под толстым одеялом и, несмотря на полный мочевой, не хочу не только встать – шевельнуться; чтобы ненароком не коснуться влажной части постели. Только небольшое пространство за ночь высушено моим теплом и превращено детской фантазией в домик.
Я так дорожила своим «домиком», что всегда просыпалась в той же позе, что легла. Период добровольного обездвижения продлевался: «Пока не встану», чтобы сохранить в целости зону личного комфорта, единственную на километры вокруг.
«Она хрипит как старуха, – наблюдая краем глаз за Люсей, неприязненно думала я. – Что же с ней будет, когда она станет взрослой девушкой?»
Люся казалась откровенно скучной, сельской. Она носила цветастый красно-синий байковый халат, передник, на худых волосатых ногах красовалось сразу несколько мужских носков самой разной расцветки, да еще тапочки с вечно примятым задником. В сырую погоду к гардеробу добавлялись теплая кофта, либо безрукавка, шерстяные носки и галоши.
И никакого тебе кокетства, игривости, женственности – ни в нарядах, ни в манерах. «Она и одевается, как старуха. Она же девушка, ей пятнадцать лет», – думала я, глядя на прибирающуюся в комнате сестру. Презирала ее всем сердцем. Мою дорогую, бесконечно мудрую и добрую сестренку.
Эхх… если бы знать в начале, что будем ценить в конце.
89
Мы с Мариной, Люсей и Жанусей спали в одной комнате. Когда просыпалась моя младшая, не знаю; знаю, что вместе с Жанусей – они шли затем выпускать-кормить птицу и работать в огороде…
Нам с Люсей оставляли дом. Точнее, только Люсе. Каждое утро, я просыпалась от ее пыхтения. Ходила она тихо, но, когда уходила в драяние пола, без швабры, если что, начинала пыхтеть и хрипеть. Вымыв пол, Люся выносила воду и возвращалась застелить мою постель. Дальше ее ждала работа во дворе. Когда Люся закончила уборку и вышла, я поняла, если не хочу застилась постель сама, пора вставать.
«Полежу, пока она откроет дверь и войдет… и еще сделает два шага по комнате… да, и тогда встану», – думала я, выглядывая из «домика».
Когда Люся вернулась, в ее руках был кусок материи. «Что это? Ух ты! Чье это? Кто у нас такой богач? Какой шик!..»
– На, это тебе, – ласково сказала Люся и, чтобы я не оголяла руку, просунула ткань прямо под одеяло.
90
Получив такой роскошный подарок, само собой, я тут же встала, вскочила. Как раз накануне размышляла, что совсем нечего надеть и вот, с утра такое чудо. В меру плотная смесовая монохромная ткань слегка поблескивала и почти не мялась: «Откуда в Туркужине такая?»
Наблюдая
