– вор, – недовольно буркнул Антон, – и вам об этом известно.
Отец Петр вздохнул и посмотрел в окно: на церковном дворе у столов с самоварами и пирогами толпился народ.
– Видишь этих людей? О каждом из них я знаю много такого, от чего им самим сегодня ужасно стыдно.
– Абрамову не стыдно.
– Люди меняются, Антон.
– Но не всегда в лучшую сторону.
– Это так, – согласно покачал головой священник и улыбнулся. – Вот я, например, с каждым годом все хуже и хуже, и ничего не могу с этим поделать.
– Речь не о вас, батюшка, – поморщился Антон.
– Понимаю, понимаю, – нахмурился священник. – Но… я бы на твоем месте…
– Что бы вы сделали на моем месте?
– Ну, во-первых, не стал был шутить над мэром – это ничего не даст.
– А кто вам сказал, что я шутил над мэром? – голос у Антона дрогнул.
– А-а-а… разве не ты испортил предвыборный плакат?
Антон в упор смотрел на собеседника, ожидая ответа, а сердце у него стучало все сильнее.
– Ну… хорошо. Иван Захарович сам сказал. Видишь ли… Он попросил меня с тобой поговорить…
– “Иван Захарович”.... “Попросил”… – зло ухмыльнулся Антон. – Не ожидал от вас, батюшка… Мало того, что вы его грязные делишки авторитетом Церкви покрываете, вы еще и своих прихожан ему на съедение отдаете.
– Что ты такое говоришь! У меня и в мыслях не было… – растерянно пожал плечами священник.
– А за мать он тоже у вас попросил?
– Ты о чем?
– А вы разве не знаете?
– Нет.
– Ну, если и правда не знаете, спросите сами, за что ее с работы уволили.
– Как… уволили?
Искреннее удивление отобразилось на лице отца Петра, но для Антона разговор был уже закончен. Решительным шагом он пересек комнату, схватил в охапку рюкзак и одежду и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.
Словно эхо от выстрела раздалось под каменными сводами колокольни и Антон осознал – прошлого больше нет. Там, в прошлом, осталась его наивная детская вера в Бога, в мудрость отца Петра и доброту окружающих людей. Лет десять ушло на то, чтобы туман рассеялся, и он, наконец, увидел голую правду жизни.
Оказывается, люди в церкви ничем не отличаются от неверующих. У них те же страсти, те же стремления, те же соблазны. Только все это прикрыто лицемерными разговорами о покаянии и любви, верой в чудесное свойство обрядов и “благотворительностью”. Неверующие честнее. Они хотя бы не лгут сами себе, не корчат из себя праведников и не читают моралей. Они творят зло и особо этого не скрывают. За них это делают такие, как отец Петр, готовые оправдать и простить самую гнусную гадость, самого отпетого злодея.
Спускаясь по гулким ступеням железной лестницы, он ощущал необыкновенную легкость в мыслях и чувствах. Будто тяжелая, непомерная ноша вдруг свалилась с его плеч,
