смазала удар. Лера только рассмеялась, не став бить ответным ударом. А она могла бы: все-таки занималась боксом.
Мы дошли до угла ее дома. Жили в соседних: ее повыше, чуть новее, а мой дом стоял поодаль, к нему нужно было идти через двор. Поэтому я остановился за углом: ее бешеный папаша, не особенно меня любящий, и правда мог караулить у подъезда любимую дочурку.
Она чмокнула меня в щеку и посеменила прочь, закинув сумку-шоппер на плечо. Я так и остался стоять за углом, не высовываясь, и запихнул руки в карманы поглубже. Чем ближе был вечер, тем сильнее меня обдувало холодом, тем ярче на небе выделялись звезды. Сначала они отражались в Лериных карих глазах, а теперь – в грязных лужах под моими ногами. Я медленно побрел к своему подъезду, через двор. Старенький телефон в кармане совсем иззвонился: столько пропущенных от бабки принял, что точно чуть не взорвался.
Во дворе – хоть глаз выколи, темень непроглядная, и я постоянно спотыкался о неровный асфальт, то и дело проваливаясь в ямы. Едва не расквасив себе нос в неудачном падении, я стер о землю все ладони: на коже остались мелкие ссадинки, а в ранки где-то даже мелкие частички грязи забились.
– Блядь, – шикнул я себе под нос, вытирая ладони и так о не первой свежести джинсы, вытертые и растянутые на коленях. – По-другому этот день-то, блядь, закончиться не мог.
Теперь я шел аккуратнее и пристально смотрел перед собой. Перед концом узкой заасфальтированной тропинки передо мной пробежала черная кошка: я заметил ее только по горящим желтым глазам. Впрочем, ничего удивительного – черная кошка из плохой приметы поперек моей жизни пробежала в момент рождения.
Без страха перебежав ее путь, я остановился, чтобы показать кошке средний палец, но та уже юркнула в кусты, и даже черного хвоста на фоне сереющих листьев видно не было. Бабуленция бы точно пошла в обход: она – тетка суеверная, приметы для нее все равно что буква закона. Она точно знала, что разбитое зеркало – к несчастью, просыпанная соль ведет к беде, и с ножа есть нельзя.
Над подъездом лампочка опять не горела. Наш дом стоял внутри двора, окруженный другими домами, такими же или чуть повыше. Когда я оглядывался, то вокруг видел только каменные джунгли: сплошные закутки, проулки между зданиями, возвышавшимися до самого неба. Растительности было мало: деревья во дворах, небольшие аллейки у дорог, но летом, в жару, асфальт и дома раскалялись так, что были похожи на печку.
В окнах почти не горел свет: я не знал, сколько времени я прогулял. По ощущениям, совсем недолго, но, скорее всего, почти до ночи. Бабуленция наверняка не спала, сидела на кухне при приглушенной лампе и капала себе валосердин в стаканчик, наполовину наполненный водой.
Я остановился у двери. Никого вокруг не было: тишина да благодать. Только собаки – бездомные, чипированные, подранные и несчастные, – гавкали в тишине. Иногда я сравнивал себя с ними: голодный, подранный, разве что не чипированный, но и то с ярлыком – «цыганенок».
Вытащив пачку сигарет, я зажал одну губами и чиркнул спичкой. В темноте маленький
