на него, потом просиял и тоже рассмеялся:
– А ведь Дороти, и правда, сопливая! Хотя, – он вдруг снова стал серьёзным, – всё-таки очень хорошенькая. А, – махнул он рукой, – ей всё равно далеко до Марайи. Вот она действительно красавица, – подытожил он тоном знатока.
– Ты скучаешь по ней? – осторожно спросил я.
– Скучаю, – признался Роби. – Она единственная всегда любила меня. И даже делилась конфетами, потихоньку от мамы.
Иннокентий взял мальчика за руку и сочувственно спросил:
– А что, твоя мама такая злючка, что не дает тебе конфет?
Вспомнив о маме, Роби как-то сразу погрустнел. И, хоть он старался казаться взрослым, в этот момент мы все увидели перед собой одинокого и беззащитного ребенка.
– Нет, – тихо произнес он. – Просто она говорила, что от конфет у меня будет диатез.
– Неужели правда? – поддержал я беседу. – И как он выглядит, твой диатез? Он хватал тебя за нос? – Я старался растормошить мальчишку и расположить к разговору. Мальчик кивнул и смущенно, словно его уличили в какой-то слабости, опустил глаза.
На минуту он замолчал. В воздухе повисло неловкое молчание и почему-то стало душно. Дверной проем заслоняли полицейские, а единственное окно чердака было закрыто. Мы стояли вокруг Роби и не знали, что делать дальше. Как вести себя с ребенком, который нуждается в обычной материнской ласке.
Вдруг Роби, словно что-то вспомнив, горячо воскликнул:
– Но я хочу вам не об этом рассказать! – мальчик уже доверчиво и деловито посмотрел на меня. – Марайя – она хорошая, вы можете верить мне!
Эта фраза, прозвучавшая как вызов, насторожила меня. В голосе мальчика чувствовалась любовь к сестре и, одновременно, желание доказать нам ее положительность. «Он определенно знает что-то важное о ее жизни», – подумал я. И в подтверждение моих мыслей Роби, как бы оправдывая Марайю, продолжил:
– Только, наверно, слишком доверчивая, если связалась с таким сбродом.
– Чем же тебе не угодили ее друзья? Может, ты пробовал уже и курить с ними?
– Курить в такой отстойной команде – нет уж! Еще чего!
– Так чем же тебе не угодили друзья твоей замечательной сестры? – многозначительно выдохнул Иннокентий. – Кстати, сколько лет твоей Марайе?
– Не помню. Но она взрослая уже, ходит в последний класс колледжа.
«Бедный парень не находит себе места в компании взрослой сестры. Ей должно быть семнадцать или восемнадцать, не меньше», – подумал я.
Роби выглядел смекалистым, но щуплым и маленьким подростком в самом начале трудного возраста. Его вид не позволял ему дать больше десяти лет. Конечно, это возрастная пропасть, и она сейчас неумолимо отделяет сестру и брата. Эти годы, которые лет через двадцать не будут играть почти никакой роли, сейчас кажутся непреодолимыми.
– Наверно,
