как меня еще ни разу не били.
Вероятно, спасают погоны.
Взводный несколько раз говорил мне перед лицом всего взвода:
– Если бы не был ты вольнопером, я бы тебе всю ряшку исколотил. Чем ты слушаешь?
А сегодня он авторитетно изрек:
– Здесь тебе, брат, не университет. Здесь надо мозгами ворочать.
В университете, по его ослиному мнению, занимаются какими-то пустячками, а в казарме, видите ли, вселенская премудрость изучается. И все военные думают так. Какой-нибудь хлыц в лакированных крагах, наверное, убежден, что уменье ходить с нагло выпяченной вперед грудью неизмеримо выше уменья обращаться с интегралами и дифференциалами, а умение обращаться со станком или сохой в его глазах уж и подавно ничего не стоит.
Ежедневно ходим на тактические занятия. Небо рассвирепело на кого-то. Сутками хлещут проливные дожди.
Болота вокруг Красного Села вспухли от воды и сделались почти непроходимыми. Плохое место выбрал Петр для своей столицы.
Бродим по колено в воде, вязнем в липкой болотной ржавчине, в тине. Иногда лежим, рассыпавшись цепью в глубоких лужах.
Это нас «закаляют», воспитывают воинский дух.
Приходим с занятий продрогшими до костей и грязные, как землекопы.
Часами чистим шинели и брюки, чтобы на завтра снова купаться в чухонских болотах.
В перерывах между занятиями резко спорю с Граве и Анчишкиным о «проклятых» вопросах.
Я возмущен муштрой и мордобитием.
Анчишкин зло кричит:
– Попробуйте иначе построить боеспособную армию. Возьмите наших союзников: разве там миндальничают с нижним чином? А Германия? Там, батенька, построже нашего еще. Ручки свяжут и на стену повесят. Все равно как на дыбе вздергивают. Вы же не будете отрицать, что немцы – высококультурная нация. Значит, так нужно. С принципами гуманизма в армии делать нечего. Ступайте с ними во всякие общества «покровителей животных» и т. п.
Но чаще всего спорим о войне, о религии.
Спорим резко, грубо, до ругани.
Ровный и сдержанный Граве становится неузнаваем. С момента объявления войны религиозность его повысилась, и всякие нападки на религию он воспринимает как личное оскорбление. Он совершенно безнадежен, объясняет все – и войну тоже – высшей волей.
Час от часу не легче.
Заочно записали в фельдшерские ученики.
Не хочешь идти в прапорщики – ступай в ротные фельдшера.
Категорически отказался.
Вызвали к батальонному.
Генерал-майор, на широкой выпуклой груди «Аннушка», «Владимир» и еще какие-то регалии в несметном количестве.
Широкое русское лицо с голубыми глазами, нос чуть-чуть с краснотой. Типичный рубака. В молодости, наверное, бреттер.
Встретил с притворной ласковостью, расспрашивал о родных, об университете.
А
