style="font-size:15px;"> – Несмотря ни на что, – Гейне.
Рогов похолодел. Как ни мало знал он о зарубежной литературе, но то, что Генрих Гейне впал в немилость у национал-социалистов было широко известно. Ну и парочка, в самом деле! Один гоняет анекдоты про вождя, другой идёт против своего фюрера, восхваляя опального поэта.
Следователь подумал: будь на его месте Евсеев, взял бы в охапку всю эту компанию, да и сдал бы в свою же контору. Потом вытаскивал по одному на допрос и выслушивал их мнения по международным вопросам, перемежая ударами под дых, а то мог бы инсценировать погребение заживо. Та ещё пытка.
Неужели нельзя вести простые беседы о погоде, раз даже невинный вопрос о любимом писателе упирается в антигосударственные высказывания?!
Причём не имело значения, против какого государства. Там, в органах, разбираться не будут. Время тревожное, враги окружают, надо действовать быстро и решительно. С этим Рогов внутренне соглашался. Правда, от методов того же Евсеева приходил в ужас. Однако понимал, что рано или поздно и от него потребуют подобной эффективности. Как тогда реагировать, куда податься? Бросить работу? А куда потом? В дворники? Он знал, как щепетильно относилось начальство и сослуживцы к такому «дезертиру». Лёгкой жизни потом точно уже не будет. Если бы он достиг такого же мастерства, как Илья, то, давая психологические консультации богатеньким «нэпманам», которые, несмотря на все гонения, ещё не полностью перевелись, да разным прославленным писателям и артистам, мог бы сводить концы с концами. Но кто его будет слушать? Нет у него авторитета и умения, даже вон элементарно не считал мысли этого самого Ганса Райена.
Кстати, о Гансе. Сейчас он рассредоточен. Не удастся ли проникнуть в его сознание? Вадим взглянул на учителя. Не может быть, чтобы тот не знал заранее ответ на вопрос о любимом писателе. Получается, тот нарочно разыграл сцену? Иногда Рогову казалось, что учитель может спокойно исчезнуть в широченной витрине той же «Берёзки», набрать там беспрепятственно валютных товаров и с такой же безмятежной улыбкой вернуться обратно. Илья-то давно покопался и в логически выверенной голове Райена, и в сумбурной – Пестрикова. То, что сам Рогов представлял для философа открытую книгу, тут и к бабке не ходи.
Рогов внезапно успокоился. Значит, судьба его в надёжных руках. Илья не даст пропасть. Если бы что-то тревожное поджидало его на горизонте, учитель бы дал нужный совет. Всё-таки нынешняя работа создавала Вадиму всё больше проблем. Она становилась всё более кровавой. Отсюда и сны, и тревога. И ещё Наталья, как незаживающая рана. Откуда тут безмятежным спокойным снам? Как там у классика, покой нам только снится. В том и дело, что не снится даже покой.
Пестриков уверенно прокладывал маршрут в толпе прохожих. В воздухе вкусно пахло только испечёнными булочками, где-то варили кофе и жарили сосиски. В животе невольно потянуло, Вадим сглотнул слюну. С утра во рту не было и маковой росинки.
Они зашли в трактир, правда, сейчас он носил гордое название
