недоумённо пожал плечами.
– Да потому что Бухарин в своём докладе его похвалил. Литературная публика чутка к любым веяниям сверху.
Один за другим на сцену выходили докладчики, и их выступления всё больше не нравились Илье. Он мрачнел прямо на глазах.
– Плохо дело, – шепнул он Вадиму. – Мне становится душно, как будто я в мышеловке. Слова обволакивают. Те, кто говорит искренне, дураки. Те, кто лжёт, – проходимцы. Похоже, честных людей на этом мероприятии практически не осталось.
– Что же вам не нравится? – не удержался Рогов.
На них зашикали и спереди, и сзади.
Очередной большеголовый лобастый очкарик вышел на трибуну и прошамкал:
– Если бы сюда пришел Фёдор Михайлович, то мы могли бы его судить как наследники человечества, как люди, которые судят изменника…
Тут уже Илья громко, от души расхохотался. На них зашикали ещё пуще и послышались угрожающие возгласы:
– Гражданин, вы что себе позволяете? Мешаете слушать докладчика!
Философ потянул за рукав Рогова, и они вместе вышли в прохладное фойе.
А в зале, набитом делегатами, действительно, становилось душнее и в прямом, и в переносном смысле.
В предбаннике Дома Союзов царили пустота и покой, лишь бравый милиционер стоял у входа, да пара уборщиц тщательно полировали и без того чистые полы. Возле стен стояли кадки с араукариями, упомянутыми Пестриковым. Кстати, где же он сам? Наверняка ухаживает за очередной барышней с поэтическим талантом.
Севы не было, зато из высоких дверей зала, буквально пыхтя от злости, вылетел краснощёкий здоровяк в клетчатой хлопчатобумажной рубашке. Пиджак он небрежно бросил через плечо.
– Что случилось? – участливо поинтересовался Илья у делегата.
– Вот именно, что ничего не случилось, – гневно пробасил тот. – Всё идет настолько гладко, что меня одолевает просто маниакальное желание взять кусок говна или дохлой рыбы и бросить в президиум съезда…
Философ от души засмеялся. Невольно улыбнулся и Вадим. Да, писатели за словом в карман не лезут. Здоровяк же на ходу вытащил из широких штанин коробку «Казбека» и зашагал на улицу мимо удивлённого милиционера. Как, мол, можно пропустить такие выступления!
– Не нравится мне вот что, Вадим. Хотя слова «нравится» или «не нравится» совсем не из лексикона философа. Мы просто созерцаем происходящее. Власти всё делают сообразно своей логике. Загнали крестьян в колхозы, теперь то же самое сотворят и с литературной братией. Кто не захочет, тот поплатится. Большевики чем-то напоминают своей целенаправленностью и безжалостностью орден тамплиеров. Но этот век, как ни крути, за ними. Они…
Илья не договорил и внезапно замолчал. Будь на его месте не такой хладнокровный и сдержанный человек, тот, возможно, отреагировал бы живее и энергичней. Однако по чуть изменившемуся выражению лица учителя, Вадим понял, что произошло
