у окна стояла только высокая конторка, на ней лежала большая счетная книга в изношенном донельзя переплете, на книге – казачья уздечка. Под конторкою стояла корзинка с посудою, в углу валялись шелковый халат и камер-обскура с выбитыми стеклами. Все это освещалось висячею лампою под круглым металлическим абажуром.
Во второй комнате – пили, в третьей – играли, в четвертой – опять пили, в следующей – опять играли.
Всем, должно быть, было весело.
Громкий говор и смех, вместе с клубами табачного дыма, носились из комнаты в комнату. Словно маяки по берегу в туманную погоду, мелькали нагоревшие свечи, кое-где мигали и теплились голубоватые огоньки на пуншевых стаканах играющих.
Все двери и окна большого дома Хмурова были растворены настежь, и в них заглядывали характерные, узкоглазые, скуластые, то черные, почти оливковые, то медно-красные лица любопытных туземцев.
Несмотря на позднее время ночи, все хмуровские приказчики бойко шныряли по двору по разным делам, ругаясь мимоходом с киргизами, только что прибывшими с большим оренбургским караваном. Длинные ряды развьюченных верблюдов, неподвижно, словно груды камня, лежали вдоль стен двора, пережевывая саман (мелко рубленную солому). Ручной тигр «Маша»1 метался в своей просторной клетке, сверкая разгоревшимися изумрудными глазами.
Шум и гул веселья далеко разносились по городу.
– У Хмурова нынче вечер, – говорил один офицер-линеец другому.
Оба они мерно, нога в ногу, шагали по Большому шоссе.
– Да, что-то гудят.
– А что, зайдем, брат?
– Неловко: я совсем незнаком.
– Ничего, я представлю.
– А ты когда же познакомился?..
– Не помню, как-то на прошедшей неделе, где-то виделись, чуть ли не подрались даже, а впрочем, мы с ним уже на ты.
– Ну, ладно, идем.
– Ты, брат, кажется, в одних под…
– Нет, это – так: белые панталоны в сапоги – по-походному.
Оба свернули с шоссе, перескочили чрез арык и направились полем, куда предполагали.
Спелохватов метал, несколько военных и два господина в штатских костюмах понтировали. Банкомету, что называется, везло, и около него лежала порядочная куча небрежно скомканных ассигнаций.
Перлович только что поговорил с полковником, бывшим у него сегодня утром на даче, и ощущал в своем боковом кармане аккуратно сложенный документ. Полковник походил еще по комнатам, больше для вида, перекинулся кое с кем незначащими фразами и раскланялся с хозяином.
Хмуров, полулежа на турецком диване, рассказывал многочисленным слушателям, как они в бытность свою в Бухаре, вдвоем с приказчиком Громовым, вооруженные одною только бутылкою шампанского, тьфу, бишь, – револьвера в триста шестьдесят пять выстрелов (особенной американской системы), защищались от сорокатысячной армии бухарского эмира.
– Я – бац! бац! бац!.. – говорил Хмуров. – Передние повалились, задние – тягу, потеха, право! Громов вдогонку – хлоп! я опять – бац!.. Посылают за артиллерией
