оторочкой, а жемчужины на платье заискрились оранжевым в свете масляной лампы. Гостья откинула капюшон, высвобождая серебристый парик – такой могли бы свить лунные пауки.
– Добрый вечер, Ми, – вздохнул Эшес, приближаясь. – Зачем ты здесь?
Служанка баронессы отвела руку, как для пируэта. Сейчас она как никогда напоминала заводную Коломбину, танцующую по ночам тайком от хозяина-кукловода. О таких мечтают маленькие девочки, глядя в витрины столичных магазинов, а получают баронессы, живущие на холмах с калеками-мужьями.
– Мастер Блэк, – сказала посланница утвердительно и моргнула, совершенно как кукла. – От ее светлости.
Узкая ручка протянула ему крохотный свиток, запечатанный серебристым сургучом.
– В чем дело? – нахмурился он, беря его. – Барону опять худо?
Вместо ответа Ми снова моргнула, будто на сей счет инструкций не было, а собственного мнения у нее не имелось. Но Эшес уже и сам сообразил, что, будь это так, за ним прислали бы экипаж, а значит, дело не срочное, а еще вернее, личное. Последняя мысль ему совсем не понравилась.
– Баронесса велела ждать ответа? – спросил он, разламывая печать.
– Ее светлость сказала, что ответа, скорее всего, не будет.
Эшес помедлил.
– Тогда я прочту его в доме. Я не видел экипажа, ты пришла пешком? Сама доберешься обратно?
Ми снова моргнула.
– Доброй ночи, мастер Блэк.
– И тебе, Ми.
Но уже поднимаясь на крыльцо и проглядывая первые строчки, Эшес понял, что доброй эта ночь не будет. Прежде чем зайти в дом, он обернулся: во дворе снова было темно и пусто.
Из-за угла выскользнула тень. Ланцет, похоже, пережидавший визит гостьи за домом, виновато ткнулся носом в его ладонь. Эшес распахнул дверь и пропустил его вперед:
– Это ничего, дружок, порой и мне куклы кажутся жуткими.
Он сразу прошел в свой кабинет, зажег свечу и потянулся за щипцами, чтобы снять нагар, но обнаружил, что Роза уже сделала это до него. Эшес откинулся на стул, и глазам предстали знакомые витиеватые буквы, достойные руки придворного каллиграфа:
Добрый вечер, милый Эшес.
Или, вернее, ночь? Скорее второе, ибо жизнь столь несправедлива в распределении благ, что нередко предлагает все лучшее людям порочным и низким и вынуждает достойнейших трудиться в поте лица за объедки с их стола. Впрочем, рано или поздно каждый получает по заслугам. Именно поэтому, должно быть, столь отрадно засыпать еженощно с мыслью, что твоя совесть чиста (в этом месте с кончика пера сорвалась случайная клякса), не правда ли?
Но я слегка отвлеклась. Счастлива сообщить, что барону гораздо лучше, и я, от его имени, шлю скромному врачевателю самую горячую признательность. Не в этом ли величайшая услада и облегчение: знать, что твое призвание помогает избавлять мир от язв, пусть порой для этого приходится вымазать руки по самые локти?..
С
