Сейчас заварю тебе чай, потом все покажешь.
Соня села на кровать и стала раскачиваться взад-вперед. Пока мама возилась на кухне, вернулся дядя Антон. Папа заглянул в комнату, улыбнулся широкой мальчишеской улыбкой и исчез.
Когда мама вернулась с горячей кружкой, Соня залпом проглотила чай, обжигая язык, и побежала к окну. Приямок был пуст. Ни телефона, ни чего-то другого, с чем она могла бы его спутать, например желтой бумажки. Ничегошеньки.
– Ну и куда мне смотреть? Не вижу. – Мама развела руками и закрыла окно. – Полежи, отдохни. Я запрещаю тебе вскакивать.
И только когда она ушла, Соня осознала: смотрела мама не на дома напротив, не на тополя, а точнехонько в тот самый приямок.
Голова закружилась. Соня легла на кровать, как и хотели взрослые. Мысли ее роились под потолком. Единственное внятное объяснение произошедшего, до которого она додумалась, – мама уронила мобильник случайно, но не хотела ее расстраивать. Кто знает, может, через пару дней ей подарят новый. Грустить пока рано.
Чтобы успокоиться, Соня громко включила Лану Дель Рей и села перечитывать «Бегущего в лабиринте». Сосредоточиться не получилось. Она начала видеть в романе новый смысл: лабиринт построили взрослые. Решили, что могут взять и засунуть детей в самую безумную из всех ловушек. Сами бы попробовали там побегать.
Полчаса спустя, прочитав всего пять страниц, Соня решила пойти на кухню и вызвать маму на честный разговор. Пусть объяснит хоть, что не так?! Она дернула за ручку, но дверь не шелохнулась.
Пока шумела музыка, кто-то провернул ключ в замке.
От сердца побежала первая волна страха: ее все-таки заперли по ошибке. А потом вторая: никакая это не ошибка.
29 января
Лишившись будильника на телефоне, Соня проснулась поздно: открыла глаза, когда на часах было без десяти двенадцать. Серый уличный свет почти не проникал в узкую комнату. Она перевела осовелый взгляд на дальний конец кровати. За ее пятками лежал темный комок покрывала. В глазах поплыло. Сердце забилось так быстро, будто она только что сдала на оценку километр. Комок зашевелился, приподнялся над простыней. Где лежало покрывало, теперь сидела старуха. Бывшая квартирантка. Покойница.
– А-а! – закричала Соня, рывком подтянула к себе ноги, заползла на подушку. Не бывает при ангине галлюцинаций. Не бывает!
Старуха сидела отвернувшись. Статная, волосы с проплешиной, в темно-сером балахоне. На бледных руках вздулись вены. Не голубые – молочно-белые. Такие Соня видела только у нее, у дяди Антона и – с недавнего времени – у мамы. Видела часто, и это даже стало казаться ей обычным. Чего не скажешь о призраке в комнате. Валентина Валерьевна (так звали старушку) была нежеланной гостьей. Она олицетворяла худший период Сониной жизни. Один день под знаком смерти, неделю болезней, полгода перемен.
Соня моргнула, и картинка увиденного дернулась. Покачнулась вместе с ресницами. Когда глаза снова открылись, старуха успела сдвинуться. Едва заметно. Сидела теперь ближе. Лицо все еще отвернуто к двери.
Соню
