Серые скалы населены варварами, которые на спор с превеликим удовольствием перережут вам горло, а на болоте, говорят, живут каннибалы. – Он пожимает плечами. – Дальше расположены Сапфировые копи, но туда никто не ездит. За исключением азельцев. Это не народ, а религиозная община. И весьма древняя. Говорят, они мистики, но, если это действительно так, непонятно, с какой стати они гробят себя, добывая сапфир.
– Сапфир? – откликаюсь я. – А это что такое?
– Вы слишком чисты, чтобы нуждаться в нем. Но однажды все переменится. Поверьте мне. Вы пристраститесь к нему, как и все мы. Запомните мои слова, – произносит он. – Скажите, вы когда-нибудь пробовали куайн? Или мне следует объяснить вам, что это такое?
– Разумеется, пробовала; за кого вы меня принимаете? – раздражаюсь я.
– За потерявшуюся особу, на которую я случайно наткнулся в этом диком месте, – отвечает он. – Скажите, если вы действительно принцесса, говорите ли вы на фрисельском?
– Конечно. И не только на фрисельском, но и на гурбатском, лилькотском и верхнеровельском, – с гордостью отвечаю я.
– Правда? – Он смотрит на меня по-другому. – Тогда скажите, что такое помпфе?
– Яблоко. Не надо меня обижать, – прошу я.
– А манзайн?
– Тоже яблоко, – закатываю я глаза.
– А! А как насчет помпфе де твиерре? – экзаменует меня он.
– Опять же яблоко. Но яблоко земли. Иначе картофель.
Я улыбаюсь.
– Понятно. – Он выглядит довольным. – Вы играете на пианетте?
– Разумеется.
– А! А как насчет флотты? – Он считает, что перехитрил меня.
– Да уж лучше, чем вы, – заверяю его я.
Ему, похоже, приятны мои слова и наше препирательство.
Он тянется к корзине на полу и достает из нее бутылку.
– Для вас только самое лучшее. Я берег ее, но не каждый день подбираешь на дороге предполагаемых принцесс.
Но я не заглатываю наживку.
Он наполняет чашки бесцветной жидкостью и церемонно произносит тост:
– За барышень в беде и за безрассудно бросающихся на их спасение мужчин.
– Роль безрассудного мужчины в этой пьесе вы отводите себе? – иронизирую я.
– Разумеется! – смеется он, весело чокаясь со мной и делая глоток.
Совсем неплохой куайн.
– У него приятное послевкусие, – говорю я, смакуя напиток.
– Вам нравится куайн? Или вы предпочитаете сухой блёш из провинции Саваж? – Он высокомерно улыбается.
Пока он упивается собственным остроумием, я рассматриваю его. У него резко очерченные челюсти, а черты лица правильные и гармоничные. Губы полные, глаза идеально пропорциональны носу и выступающим скулам. Когда он улыбается, становятся видны безупречные зубы, почти столь же белые, как пудра у него на коже. Волосы под париком выглядят густыми и блестят в свете
