у окна рассказывал о прошедшем днем параде. По экрану то и дело проходили всполохи помех. Голос диктора потрескивал в эти моменты.
Даня уставился в свою тарелку и старался не поднимать глаз. Мама сидела, полуобернувшись к телевизору. Попивала красное сухое и вслушивалась. Дед уплетал ужин. Макароны по-флотски – его фирменное, еще с армейских времен, блюдо.
Молчали.
Даня хотел, чтобы никто не заговорил. Доедят спокойно, дослушают до прогноза погоды, парой фраз перекинутся и разойдутся. Идеально же! И ругаться ни с кем не придется, и отношения выяснять, и вот это вот все.
Дед налил водки, быстро выпил и подошел к маме.
Даня чувствовал, как заколотилось у него сердце.
Дед взял с угла стола пульт. Выключил телевизор. Приобнял маму за плечи и развернул к себе. Даня приложил ладонь к груди. Сердце пыталось пробить брешь в решетке ребер – казалось, что ему это удается.
Дед сел на колени. Теперь он и сидящая на стуле мама смотрели друг другу прямо в глаза. Даня видел, как дрожит вслед за подбородком седая дедова борода. Видел, что у мамы уже потекла слеза. Скатилась по щеке и каплей росы набухла на губах.
Тишину нарушало только тиканье настенных часов. Машины за окном замолкли. Пахло мясом и водкой. Даня почувствовал, как тяжелеет голова – от алкоголя, от волнения и от немой сцены, разыгравшейся перед ним.
Они все еще молчали. Отец на коленях перед дочерью. Это не выглядело так, будто они играют в гляделки. Или пытаются пересмотреть друг друга. Нет, Дане казалось, что это не соперничество, но диалог. Сейчас их взгляды говорят больше, чем любые слова. Кажется, они понимали друг друга.
Наконец они одновременно выдохнули. Как будто все это время удерживали дыхание. Мама принялась утирать слезы, дед положил седую голову маме на колени.
– Как же долго, пап, – сказала она.
– Невозможно долго, – подтвердил дед. – Непростительно долго.
Мама погладила его плечо.
– Я много раз хотела… – начала она, но дед быстро прервал ее.
– Нет. Нет, не надо, доча. Ты не знаешь, сколько раз я хотел. Миллион в день иной раз. Как же и впрямь долго. Жизнь. Чертова жизнь.
Дед встал. Поднял маму со стула. Крепко обнял.
Даня переживал, что она хрустнет и разломается напополам от медвежьих дедовых объятий.
– Теперь ты. – Он кивнул Дане, высвободив маму из объятий.
– Что… Что… я?
– Иди и извинись перед матерью, кретин.
Даня отвернулся. Сложил руки на груди. Уперся взглядом в настенный ковер. Сделал вид, что внимательно изучает узор.
– Тебе сколько лет? – Он слышал за спиной голос деда. – Ведешь себя, как будто все еще двадцать.
– Папенька избаловали, – прозвенела мама с наигранным помещичьим акцентом. – Научили не действовать, но тратить.
– А ты не подтрунивай. Сама возьми, – предложил дед. – Инициативу.
– Еще чего!
Дед кашлянул в кулак. Титанический
