Мне через час к мужу ехать. Могу не успеть, если болтать будете.
– Женщина, помойтесь, – предложила мама.
Голос Смерти заискрился заточенными клинками.
– Покайтесь и обратитесь от всех преступлений ваших, чтобы нечестие не было вам преткновением!
Даня почувствовал, как дед поднимает его со стула и ставит перед матерью.
Они стояли друг напротив друга, а слева заложила костлявые руки за спину Мара.
Поединок: татами, два бойца и судья.
Татами – зал в двухкомнатной хрущевке. Два бойца – мать и сын. Судья – Смерть.
Романтично.
Лев Егорович обрывками многое помнил: и покупку загородного дома на самой окраине области, и рыбалку с мужиками, и драку у подъезда, после которой месяц с лангеткой ходил, и пожар в церкви, что на отшибе деревни стояла, и рождение внука – первые шаги даже застал. Но воспоминания эти со временем утратили четкость, высушились как будто, потеряли запахи и цвета, лишились вкусов и ощущений. Память подсовывала ему слепки, неудачные копии, лишенные деталей болванки.
Правда, один день ему теперь помнился особенно четко, хотя – удивительно! – ничего такого особенного в нем вроде бы и не было. Даже Данька наверняка его совсем забыл.
– Как сейчас все помню, – рассказывал Лев Егорович Смерти пять лет назад. – Сидим с Даниилом на берегу…
– Че ты его Даниилом кличешь? – Смерть еле ворочала языком.
– Привык так, отстань. – Лев Егорович тоже был изрядно пьян, но алкоголь никогда не оказывал влияния на его речь. – Так вот. Мы сидим на берегу озера. Оно там у нас совсем небольшое было. Но добротное! И ледяное… ммм… что водочка наша. Так вот. Стемнело, представь. Звезды отражаются в поверхности воды – красота-а-а! Пахнет камышами и мокрым песком. Ветерок прохладный – кожу гладит. А?
– Да вы, батенька, поэт. – Смерть попробовала улыбнуться. Вышло жутковато. С зубами у нее не сложилось, как сказала бы Ева.
– Артюр Рембо, ага. Короче – прелесть, а не ночь. Даниил ко мне на колени залезает, ему лет пять, не больше. И говорит: «Де, расскажи мне сказку». И тут – какое-то чудо случается. Удар током. Сложно объяснить ощущения.
– Он тебе леща отвесил?
– Да послушай лучше! Я смотрю в его глаза. Вижу в зрачках свое отражение. И вижу внутри свои зрачки. В которых – его отражение. Типа рекурсии, или как там это называется? Бесконечный лабиринт отражений – одно в другом, одно в другом. И все это присыпано звездами, как кокосовой стружкой. Они повсюду. Как будто мы – в космосе. Посреди вечности. Вдвоем. И…
Лев Егорович выдохнул. Пить не стал. Закурил.
– Красиво, твоя правда. – Смерть следила за дымом, змейками ускользающим в форточку.
– Меня, говорю же, как током прошибло. Тут не знание или понимание чего-то. И даже не чувствование. Просто счастье. Вот такое – просто счастье. В глаза внуку смотреть, что еще нужно?
– Сказку-то ты ему рассказал?
Лев Егорович пожал плечами. Затянулся снова.
– Мне
