мои вещи с заднего сидения и помогает вылезти из машины. Мышцы ломит.
Он, придерживая меня за локоть, помогает доковылять до подъезда. Я глазами секу за нашим окном. Силуэт мамы исчез. Наверное, уже возле двери караулит.
Мы заходим в подъезд и поднимаемся по нашей кошмарной лестнице, и тут у меня начинается приступ истерического смеха. Это нервы или чувство безысходности всколыхнуло пробку печали. С каждой ступенькой я вспоминаю своë грандиозное падение с неё на Ромку. Его испуганное лицо и свои дикие вопли.
– Тише! Ты чего? – Ромка не может понять, что со мной происходит и сам заражается смехом. – Ты сейчас всех разбудишь!
Мы подходим к нашей квартире, а я никак не могу успокоиться. Но вдруг открывается дверь и моё веселье слизала корова. Я плотно сжимаю губы и виновато смотрю на маму, которая почему-то пилит взглядом не меня, а Ромку.
– Теть Свет, вы не подумайте, она не пьяная, я за этим следил. Но у неё высокая температура.
Я спешно снимаю его пуховик, пиджак, всовываю ему в руки, забираю при этом свои вещи и взглядом показываю, что это бесполезно.
Звездюлей мне не избежать.
– Спасибо! – мама грозно отвечает Ромке и запускает меня, в квартиру. – Спокойной ночи!
Она захлопывает перед ним дверь.
Совсем не вежливо!
Могла бы ему чай предложить за моё спасение.
Но мама, как суперженщина, руки в бока и прожигает лазером.
Ну, нет, так нет!
Я вешаю пальто под мамин казнящий взгляд и, прихрамывая, спешу в свою комнату.
– А с ногой что?
– Ничего… подвернула.
Я, стараясь на неё не смотреть и, не включая ночник, переодеваюсь в тёплую пижаму. Мама стоит в дверях, освещённая коридорным светом.
– Ладно, утром поговорим. Ложись спать.
Она говорит сердито и уходит на кухню, а я залезаю в свою небольшую кровать у шкафа и стены напротив окна, под тёплое ватное одеяло. Карина дрыхнет на диване.
Наконец, я дома.
Слава богу, мама решила меня сейчас не мучить. Хотя от таблетки и поглаживаний по голове я бы не отказалась. Меня всё ещё трясёт, но я стараюсь не шуметь, не доставлять больших хлопот. Поэтому поворачиваюсь к стене и взглядом обрисовываю рисунок на обоях, которые видны при лунном свете окна.
Мысли о своей никчемности и ненужности борются со сном и слабостью в теле. До меня внезапно доходит, что Карина может и не врать. Зачем ей это? Неправда не может убить, а правда вполне, особенно если найдётся ей подтверждение.
А какое подтверждение еë правды?
Что я не похожа на родителей? Но на папу же чуть-чуть.
Чуть-чуть не считается, как говорит Ромка.
Я рисую пальцем узор на стене. Фотографии. Раньше я как-то не задумывалась об этом, но… у меня нет фотографий с родителями, где я совсем младенец. У Каринки есть, а у меня нет! Только те, где мне три года, а ей уже четыре.
Значит, она могла помнить тот момент, если меня действительно забрали из детдома.
