мы в числе всех прочих представителей иностранных монархов, прибывших на коронацию. Поехал на него великий князь с большой неохотой и без всякого любопытства.
Конечно, не исключена совершенно возможность, что за последние взбаламученные годы Михаил Александрович и мог быть вовлечен в какую-нибудь масонскую ложу, хотя мне это и представляется маловероятным.
Масоны ведь обыкновенно спасают жизнь своих «братьев», которых хотят возвеличить, а из всех 7 великих князей, поименованных Karl Heise, лишь один великий князь Михаил Александрович, якобы предназначавшийся ими к возведению на престол, оказался расстрелянным большевиками.
Впрочем, и масоны далеко не всесильны, как они стараются уверить о том всех и вся.
Что касается до согласия императрицы Марии Федоровны, данного якобы ею на переворот в пользу своего младшего сына, то мне кажется, что и тут спутано два обстоятельства.
Одно – это одобрение, высказанное в свое время императрицей-матерью, что, несмотря на требование государя подписать после своей женитьбы отречение от всех прав на престол, Михаил Александрович отказался это сделать.
Такое одобрение действительно было ею высказано; я лично слышал его от императрицы. Оно проникло и в печать, возбуждая много преувеличенных толков, но оно объяснялось лишь всегдашними опасениями матери, возникшими ввиду шаткого здоровья маленького наследника цесаревича и надеждами, что до нужного случая Михаилу Александровичу все же удастся отделить себя от г-жи Брасовой.
И другое – притянутое, благодаря первому обстоятельству за волосы уже, утверждение, что императрица давала свое согласие на переворот в пользу Михаила Александровича, чего не было, конечно, да и не могло быть, чисто психологически, в действительности.
Императрица-мать сильнее всех остальных членов императорской фамилии негодовала на г-жу Брасову, и способствовать ее возвышению, хотя бы в качестве не коронованной императрицы, она – оскорбленная честь и русская царица – была бы совершенно не в состоянии.
Государыня императрица Мария Федоровна хотя, как казалось многим, и относилась к своему младшему сыну с большей нежностью, чем к старшему, все же любила своего первенца-государя с достаточно крепкой любовью и заботливостью, чтобы своим согласием на переворот принимать участие в его свержении.
Надо было видеть все ее отчаяние в дни отречения, как видел его непосредственно я во время их совместного пребывания в Могилеве, чтобы понять всю несостоятельность подобного утверждения.
Тем более что государыня всегда считала Михаила Александровича гораздо менее способным на управление государством, чем ее старший сын. В длинных разговорах со мною она мне это постоянно высказывала. Сказала это раз и гр. Витте, как тот записал в своих воспоминаниях: «Вы хотите сказать, что государь не имеет ни воли, ни характера – это верно, но ведь в случае чего-либо его должен заменить Миша. Я знаю, что вы Мишу очень любите, но поверьте мне,
