но под влиянием агитаторов мог принять и буйный характер.
Генерал Алексеев поэтому предупредил готовящуюся демонстрацию, назначив по тревоге сбор всех могилевских воинских частей с церемониальным маршем, и назначенный митинг не состоялся.
Вообще для многочисленного могилевского гарнизона развернувшиеся события были совершенно непонятны.
Противоречивые и вздорные слухи, проникавшие из Петрограда, начинали их порядочно волновать, и во избежание дальнейших осложнений было предписано начальником частей «разъяснить» нижним чинам сущность происшедшей перемены.
В большинстве случаев эти разъяснения мало кого могли удовлетворить и оставляли за собой прежние недоумения.
Да и как «разъяснить» не разъяснимое? Надо было говорить об измене всего высшего начальства и одновременно, так как была война, – об этом молчать.
Я вспоминаю рассказ командира конвоя графа Граббе, очень взволнованного и подавленного отречением, о вопросах казаков-конвойцев, обращенных к нему во время одной из подобных бесед.
– Ваше сиятельство, – спрашивали они, – как же это так, государь император и вдруг отказался?! Чего же не крикнул нас на подмогу?..
– А зачем он отказался за наследника, ведь это не по закону?..
Граббе начал говорить об отеческих чувствах Его Величества, что государь очень любит наследника и был бы не в силах с ним расстаться.
Тогда один старый казак сказал:
– Нет! Неправильно это! Ведь и у нас есть любимые сыновья. Мы многие отдали, не задумываясь, по пяти сынов на войну, а тут отдал бы Его Величество наследника бабке, императрице Марии Федоровне, а мы уж сумели бы охранить его!..
В среду 8 марта, в день отбытия Его Величества из Ставки, нам утром выдали из управления дежурного генерала новые удостоверения личности, в которых было сказано, что «предъявитель такой-то назначен для сопровождения бывшего императора».
Неудачная редакция эта и в особенности слова «Назначен (кем?) для сопровождения» – точно преступника «бывшего государя», помню, меня очень возмутила, тем более что в выдаче новых удостоверений мы совсем не нуждались, имея при себе старые, полученные от военно-походной канцелярии Его Величества.
В этот день, утром, государь прощался с чинами штаба, собранными в большом зале управления дежурного генерала.
Всем присутствующим было невыносимо тяжело: двое или трое упали в обморок, многие плакали.
Государь начал говорить ясно, отчетливо, даже медленно, с глубоким сердечным волнением.
Что говорил он, я не помню, я только слышал звук его голоса и ничего не понимал.
Как передавали потом, государь не мог кончить своих прощальных слов и сам очень взволнованный вышел из зала…
Я вышел за ним. Я помню, как потом приходили к нему поодиночке наверх в кабинет все иностранные военные агенты…
Даже сдержанный англичанин Вильямс
