Прежде чем Гоздава хотя бы закончил мысль, Ортрун опять выпалила: «Если бы ты убил тогда этого полукровку, она была бы сейчас жива!»
Или уже загнулась бы от каких-нибудь колик, как случилось с матерью Збинека и целой кучей других хрупкотелых аристократок. Госпожа Ортрун хрупкотелостью не страдала, поэтому он сказал: «Прости меня. – Сказал совершенно искренне. – И, будь добра, поставь горшок на место». Глиняные осколки тут же зазвенели у него над головой.
В стене осталась вот эта вмятина. Збинек, просовывая ноги в ботинки, уперся в нее рукой и спросил:
– Ты и Рагну уже покормила?
– Естественно, – процедила Ортрун. – Зато я сама голодна. Там в зале накрывают на стол, а нам еще нужно будет отстоять церемонию. Шевелись. Невесты одеваются быстрее тебя.
– Много ты невест видела?
– Збинек!
Будь на его месте Освальд, она добавила бы: «Прибью!» Впрочем, при всей сложности их отношений, в своего брата Ортрун никогда не бросала глиняных горшков.
В той ссоре из-за ублюдка она бы не ограничилась всего одним, но Збинек, стряхнув с плеча рыжую пыль, воскликнул: «Да что с тобой сегодня?!» – и Ортрун вдруг, качнувшись, села на кровать. Через мгновение неловкой тишины послышался всхлип. Збинек никогда прежде не видел Ортрун плачущей. Он обнял ее колени и опять спросил: «Что с тобой?»
«Я, кажется, беременна», – сказала она, утерев слезы и ошарашенно глядя, как они впитываются в светлый манжет рукава.
Все это случилось прошлой весной, но Збинек до сих пор помнил ощущение: что-то среднее между ударом в челюсть и опьянением, когда за эль заплачено вперед.
В Сааргете не пили эля – только красное или сильванер из лучшего винограда. Господин Освальд Фретка отлично в нем разбирался, имея огромный опыт дегустации, – проще говоря, юнец не просыхал. Они втроем со Збинеком и перепуганным лекарем вылакали полбочки по случаю беременности молодой госпожи, прежде чем дошли до нужной степени откровенности. Тогда медикус, икая и дергаясь, рассказал: «Она должна была выйти замуж за какого-то, – здесь он икнул, – Корсаха. Все подготовили: приданое, договор. Госпожа Мергардис поехала уже устраивать дело и пропала. Ну, знаете, там ублюдок… Вот. А дело было дело… деле… деликатное. Понимаете, госпожа Ортрун не вполне здорова как женщина, а семью жениха заверили – я тоже заверял, – что все у нее хорошо. И вот Корсахи…»
«Корсахи, – перебил лекаря Освальд, плеснув всем еще вина, – обиделись справедливо и теперь дружат против нас с владыкой. А я всегда говорил, что брак – плохая затея».
Имел он в виду брак в принципе или сорвавшийся брак сестры, Збинека тогда особенно не волновало. Он спросил: «Что с ее здоровьем?» – и лекарь уже не смог ответить, а Освальд сказал: «У нее кровь не шла откуда нужно, зато слезы были как вино».
Теперь со слезами у Ортрун все стало в порядке и ничто не помешало ей
