звать меня просто Рубен, – с улыбкой ответил он. – Отчего же ты бродишь здесь совсем одна? Где твой муж-защитник?
– Я вдова, господин. Я здесь… Лекарь попросил нарезать березовых веток.
– Мой верный Бакфарк с удовольствием тебе поможет. А пока он будет занят, мы с тобой присядем вон к тем пенечкам и чуть-чуть поболтаем. Согласна?
«Я должна поблагодарить его и отказаться», – подумала она и кивнула. Рубен, бросив стремена, лихо спрыгнул с лошади и подошел ближе, протягивая бледную руку. Стельга не могла отвести от него взгляд. «Красивый, – думала она, – как герой баллады. Только Рубен Корсах умер от чумы». Бакфарк, недовольно бурча под нос, привязал хозяйскую кобылу к дереву и пошуршал через кусты прочь.
Когда Стельга вышла из рощи обратно к реке, прачки оглядели ее так, что она почувствовала необходимость сказать, будто провалилась в яму. Едва ли они ей поверили. «Неужели я все-таки безумна?» – сама себе поражалась Стельга, все еще пытаясь осознать, что натворила. Дочка таращилась на ее перепачканную измятую юбку во все глаза, но ни о чем не спрашивала, приученная стесняться посторонних. Скучающий толмач госпожи Ясинты, пока владыка вел с той переговоры на ее родном языке, пугал детей чудовищами, живущими в хаггедских лесах. Что мешает чудовищу завестись в берстонской роще? Стельга решила, что сочинит для дочери такую сказку.
То, что с ней случилось, и впрямь походило на сказку. Только без счастливого конца. Или грустного. Пока вообще без какого-либо конца. Рубен клялся, что не забудет ее, покуда сердце бьется в его груди, и станет навещать время от времени, и обязательно придумает, как именно дать о себе знать. Стельга не спросила, где он живет и как далеко ему придется ехать ради следующего свидания. Она ненадолго позабыла вовсе, что каждый человек где-нибудь да живет. Ей казалось, Рубен упал на нее с неба, как снег, и растаял, растворившись в промерзлой почве.
Она очнулась от наваждения только к вечеру, у постели мастера Матея, когда принесла его молодому помощнику пресловутые березовые веточки и услышала над ухом:
– Я скоро вернусь. Постараюсь. Если что, останешься здесь на ночь?
– Да, – вялым голосом ответила Стельга. – Да, я посплю на скамье.
Это, конечно, не мягкая шерсть Рубенова кафтана, но бывало и намного, намного хуже.
Стельга надеялась, что ей приснится сладкий, приятный сон и она ощутит снова хотя бы призрачное теплое дыхание на шее. Вместо этого она всю ночь била тряпкой несуществующих комаров. И проснулась, как всегда, до рассвета – только не сама, а от беспокойного сипения старика. Стельга подскочила и попыталась растолкать мастера Матея, решив поначалу, что он опять бредит во сне и потому глаза у него так странно закатились, но старик неожиданно быстро-быстро заморгал.
– Нет никакой чумы… это яд… отрава губит вашу Аделу! Такая юная, такая красивая, так жаль… – бормотал он почти без остановки и вдруг замолк, крепко схватив Стельгу за рукав. Взгляд старика прояснился
