остался голодным. Только вечером нам снова раздали хлеб – по одной буханке на четверых и по одной селёдке, без воды. Мужчины мучились от жажды, которая ещё больше усиливалась из-за солёной рыбы в рационе.
Мы провели здесь всего несколько дней, пока не пришёл приказ отправляться дальше в Краснотуринск. Через ледяные снежные заносы нас гнали пешком сто восемьдесят километров. Это было испытание, не поддающееся описанию, через которое мужчины должны были пройти. Многие заболели, и многие так и не достигли конечного пункта. Холод и голод стали нашими беспощадными врагами, против которых мы были вынуждены бороться любой ценой.
Когда мы проходили мимо первых поселений, мужчины отчаянно пытались раздобыть съестное. Они обменивали все свои вещи на хлеб. На мне была рубашка, красиво вышитая украинскими узорами, и анорак. Я не хотел расставаться с анораком, боясь замёрзнуть, но рубашку снял и отнёс в поселение. Нашёлся желающий её купить. Я обменял рубашку на несколько печёных картофелин и немного жареного гороха. Для меня и моего отчима это был настоящий праздник.
Вскоре командиры запретили нам заходить в поселения и торговать с местными жителями. В общем, представителям других национальностей было запрещено общаться с немцами вне рамок необходимых рабочих контактов. Каждый, кто нарушал приказ, наказывался без пощады. Местные жители избегали нас и обходили стороной, считая нас врагами.
Вооружённые офицеры НКВД с собаками окружали батальоны и следили, чтобы никто не выходил за рамки установленного порядка. Белорус, подполковник, шёл впереди колонны, а другие подгоняли нас сзади и по бокам.
Был отдан приказ: любой, кто сделает шаг влево или вправо, будет считаться дезертиром. Стреляли без предупреждения.
Мы больше не останавливались в деревнях, а делали привалы только после их прохождения. В качестве провизии нам выдавали сухой паёк, который никогда не насыщал. Пить нам не давали, и жажда была сильнее голода. По дороге мы ели холодный снег.
Во время привалов мы разжигали костёр и пытались немного согреться у него, но при таком лютом морозе это мало помогало. Мы уже несколько дней шли без сна, промёрзшие до костей, голодные и жаждущие. Холод настолько сковал мои ноги, что я почти перестал их чувствовать. Все мужчины были изнурены и озлоблены.
У следующего крупного поселения мужчины выразили протест против командира нашего подразделения. Они окружили его, связали и удерживали.
– Мы не сделаем ни шага дальше, – кричали мужчины. – Делайте что хотите. Расстреляйте нас всех, мы не сдвинемся с места. Мы люди, а не животные. Обеспечьте нас жильём.
Требование было выдвинуто.
Невероятно, но это действительно подействовало. Подполковник обратился к председателю поселения, переговорил с ним и добился, чтобы нам предоставили жильё.
Большинство разместили в клубе. Меня поселили в конторе колхоза. Здесь не было ни кроватей, ни других мест для сна. И снова я получил самое худшее
