теснилось в его груди и становилось до одури страшно: перед его глазами мелькали картины кровавого месива, а в мыслях всплывали давно прочитанные и услышанные истории об убийствах супруги супругом.
– Что такое? – спросил Энгель.
Бледный Винин, впившись ногтями себе в щёки, бросил на простодушного друга нервный взгляд. На душе у него стало скверно и одиноко, хотя рядом был родной человек. Его бросало то в жар, то в холод, становилось то страшно, то радостно, то пусто, – он сам себя не мог понять, и ему внезапно захотелось сказать кому-нибудь о своей тревожности, благо рядом был Энгель.
– Я… – он запнулся.
Забавно получалось: он уже несколько раз пытался рассказать Энгелю о «звере», но не мог правильно сформулировать мысль и в итоге сильно утомлял друга, потому решил молчать.
– Ничего.
– Ладно.
В груди защемило. Винин не любил слов по типу «ладно», «ясно» или «понятно», ибо с дружеских уст это звучало холодно. Ему начинало казаться, что он раздражает Энгеля, а на его просьбы прекратить отвечать «ладно» художник устало говорил, что прекратит, если тот сам «перестанет извиняться и сходить с ума». Как жаль, что он совсем не подозревал о существовании Скотоса.
Винин сел в кресло, но тотчас поднялся и забродил по комнате. В его мыслях сумасшедшей каруселью кружились воспоминания об отце, разводе родителей и словах бабушки о том, что «отец твой идиот и мерзавец». Тихон не был ужаснейшим мерзавцем, но и примерным мужем тоже. Он часто кутил с женщинами, получив прозвище «юбочник», тайком понабрал огромных долгов, чтобы купить дорогую машину для хвастовства, не возвращался домой из-за «работы», хотя на деле проводил ночи с проститутками, врал и постоянно ругался со свекровью. В итоге его прогулки закончились разводом с Солнцевой, когда Винину стукнуло семь лет, и переездом в мелкую съёмную каморку. Тихон кошмарно ругался с бывшей женой, обвиняя её в том, что она оставила его в одном белье без крыши над головой и совершенно не помогала ему с долгами, о которых она даже не подозревала. В гостях он почти не появлялся, потому и не заметил, как его сын вырос и как страдал из-за отсутствия в его жизни отца. Тихон Модесту звонил крайне редко: бывало, позвонит в неделю раза два, бывало, мог на месяцы забыть про то, что у него есть ребёнок, а, если звонил, то постоянно говорил ему не слушать бабушку и маму.
Позже Винин понял: отец считал, что мать с бабушкой настраивают его против родителя, вот и говорил никого не слушать. «Дурак он», – с четырнадцати лет огорчённо смеялся матери Модест и был, к сожалению, прав.
Дверь кухни приоткрылась, чем привлекла внимание Винина. Он, подкравшись, посмотрел через щель на кухню. Перед ним предстала интересная картина: оживший и удивлённый Тихон медленно поднялся со стула и со слезами бросился в объятия любимой женщины, прижав её к себе и горячо целуя в щёки, лоб, нос. Солнцева в ответ его целовала и ярко улыбалась. Винин, поняв, что всё прошло хорошо, засиял от счастья. Нет, всё не просто прошло хорошо, всё стало хорошо!
– Они
