с оставшейся функцией детскости занимаются привычным им делом и ничем более, поэтому ни вырасти особо не могут, ни даже просто насытиться. Всегда им подавай и всегда будет мало. Впрочем, всё, как и в физическом мире их жертв.
Поэтому-то каждый из нас просто несостоявшийся или неудачно реализованный вампир. Поэтому Евгений Евтушенко и написал: "И каждый могила ребёнка, которым когда-то он был". Но никуда от него в себе мы ни уйти не сможем, ни наоборот, полностью оказаться им. А так бы желательно было последнее!
Изображение авторское
Глава 28. Сучка его мечты
Жизнь и в самом деле уходит так быстро, как будто ей с тобою совсем неинтересно. В тот момент, когда ты говоришь, что жизнь всё же имеет смысл как задача или долг, она немедленно доказывает, что уж такого-то смысла в ней и подавно быть не может. Если ты всё равно упорствуешь, она попросту отворачивается, решительно и бесповоротно. Да ещё и с отвращением. Пшёл вон, использованный! Второго раза не будет. С этого момента, как подметил Гёте, откуда ни возьмись, из бесчисленных засад появляются демоны подножки и начинают подсекать тебя до тех пор, пока не упадёшь и больше не встанешь. Это называется рок последних витков, когда с тобою фактически до конца уже предрешено и вопрос лишь во времени, как долго это всё протянется, или можно по-быстрому смиловаться над тобой.
Всеобъемлющий жизненный кризис – несомненный симптом начала последних витков по жизни. С этих самых пор действует совсем другой, нежели в детстве или даже зрелости, императив – режима одной только свёртки и ничего окромя. Как в песне: я люблю тебя жизнь, ну а ты меня снова и снова! По-другому не бывает. Конечно, в этом-то некий смысл всё же появляется и он по сути таков: не жизнь нам может нравиться или не нравиться, а исключительно мы ей.
Оно и вправду: как можно заглядывать судьбе в зубы, да ещё и носом ковыряться в том, что тебе и без того неизвестно за что подарено?! Тем непонятно кем, кто на кране сансары где-то там сидит и всем очередникам, словно в концлагере, не глядя, отпускает. Кому половничек, а кому и пару ложечек, и тех чайных. Мы от рождения буквально приговорены всегда угождать единственной своей благоволительнице, жизни, хвост ей неустанно подносить, пока совсем не отвернулась. Или того хуже – не продолжила ещё больше ломаться, строить из себя недотрогу, оставаясь ни туда и ни сюда, никак по-настоящему не даваясь, короче, словно порядочная. Все, кто этого не понимает – быстрее прочих заканчивают свой жизненный путь в канаве разочарования, в той самой ложбинке, что под забором желаний. Возле кладбища мечты и надежды. Хоть бомжики, хоть аристократы, хоть апатиты иль навоз. За каждым, кто однажды попался шалаве жизни на пути, сразу же пристраивается свора сначала ограничивающих, потом кусающих, а затем и добивающих кризисов. Выскакивают они из засады и тут же бросаются в погоню, как полоумные с бритвами наперевес. Пока, на последнем витке, догнав, совсем не исполосуют! И только тогда
