прителепалась к нему на свиданку долгожданная разрядка с эксклюзивной передачкой от музы – катарсисом. Тогда он не сдержался и принялся напевать на завязший мотивчик гимн их вивария:
– Во мне уже слегка описюнелость есть!..
– Спасибо, хоть слегка, но поскольку всё же появилась, значит, задолбали и тебя. – Усмехнулся Осклизкин. – Не случайно же Толик мамку Клаву последнее время всё чаще поминал! Это он науськивал. Наверно скоро сама по факту прибавления в её рядах заявится, ежели не заблудилась.
– Куда она теперь денется?! – Задумчиво согласился Жорик. – Если даже вы описюнели! Это я так шутю! – И увернулся от очередного пенделя со стороны сыщика.
Бомжомамка круто развернулась, да так, что чуть флакон с цитрусовым эликсиром не разлила, и коротко, медведицей, то ли рявкнула, то ли всплакнула утробным басом и, схватив, прижала бесценное дитятко ко впалой и тощей принцесскиной груди своей. Малыш поначалу обмер было, цапнул её за сисон ручкой, но потом на радостях тут же и обмочил. Как всегда прицельно, основательно, надёжно, с головы до пят. По всему видать было, что на этот раз делишки такие ему всё же стоили определённых нравственных и даже волевых усилий. Да и как не понять – столько терпеть, не гадить, не писать на полицаев! Кто ж из людей такое выдержит?! А тут инопланетянин, пусть и маленький. Поэтому хоть мамку, но обдать надо было обязательно, иначе бы лопнул.
Осклизкин, Жорик, Колик, Толик и Норкин вели себя очень вежливо и с врождённым достоинством, как на приёме у местного лорда Бэ-э…Бэ-э-кингема. Они почти перестали блеять по прошлым, теперь дико несущественным поводам. Умильно глядючи на мокрую бомжомадонну с ангельским спиногрызом на руках, бомжики даже принялись как бы по-человечески улыбаться, втягивать слюни, да ещё и стремительно розоветь при этом. Синюшный оттенок постепенно смикшировался с необыкновенно мужественных землистых лиц, да так, что стали они обыкновенно землистыми, почти румяными. Лишь «дядя Алик», это который слесарь, стучал себе молоточком и стучал. Всё наворачивал сеть крутых аудиовизуалок вокруг, будто одолжение делал. За окном сиял себе и сиял абсолютно ко всему равнодушный полдень. Но для чего и почему они так делали – они и сами не знали, ни знающий себе цену дядя слесарь, ни подступивший ко всем ним, но ничего не знающий дядя полдень. Ни, тем более, наряд из полицейских дядей, которые всё уже сделали и теперь собрались дёргать отсюда поскорей.
Покинув персональный сортир, в пространство активного социального взаимодействия вихрем аравийским влетел, чуть не разметав восковых размягчённых стражей порядка, командир местной истребительно-бомбардировочной авиации, он же по совместительству папа найдёныша. «Скунса» он всё-таки раздобыл, где-то откопал, заблаговременно вдул в себя, сколько положено. Оставшуюся часть надёжно припрятал в штанах и пока ещё помнил где. В результате сбитый лётчик, а ныне простой педеральный бомжопапик, оказался крепко прослезившимся, то есть,
