style="font-size:15px;"> Зайдя в кухню, девочка чуть поклонилась бабушке Дине. Старушка улыбнулась в ответ и, ловко соскочив со стула, поспешила к плите.
– Сейчас, Наденька, я пирожки подогрею. Пока ждали тебя, они уже остыли…
Надя заспорила, неуютно ёрзая на стуле, но Поля толкнула её локтем и подмигнула, указывая на бабушку:
– Бабушка Динара, а в честь чего сегодня пирожки? Сегодня же вторник, а значит, день ореховой пасты.
Бабушка замахнулась на Полю полотенцем, и девочка захихикала.
– Эх, паразитка! Словно сама не знаешь, что за день… И говорила же, не называй меня так. Дина я, Дина!
– А «Дина» – это потому что живёшь на среднем этаже, посередине дома? Дина-середина!
– Вот я тебе…! – Старушка поставила в центр стола кастрюлю с пышущими жаром пирогами. – Полина – шутница-на-два-с-минусом.
Поля схватила пирожок и, откусив от него, заговорила с набитым ртом:
– Неф, бабуфка. Не в вифму, – она с трудом проглотила кусок и добавила: – И не смешно. Тут надо…
– Бабушка Дина, – перебила сестру Надя, подливая чай из заварного чайничка в чашки, и делая вид, что не замечает взгляда Поли. – Пирожки просто замечательные! И чай вкусный. Тот самый, с абрикосом, да?
Бабушка Динара или, как она просила себя называть, Дина, хитро прищурила тёмные и блестящие, как спелые маслины глаза, и довольно кивнула. Чай этот она доставала очень и очень редко, только по праздникам. И то – не всяким. Лишь тем, которые были связаны с её прошлым.
Старушка казалась сухонькой и маленькой, на голову ниже сестёр, и почти всегда чуть сгорбленной, словно бы постоянно носила что-то на спине. Кожа её, сухая как пергамент, и тёмная, как кора дерева, истончилась настолько, что на кистях рук проглядывалась паутинка багряных вен. Пальцы, скованные артрозом, почти не слушались, и бабушка с трудом могла удержать в руках даже чашку.
Но она никогда не жаловалась на здоровье. Этим они оказались похожи с Полей. Не жаловаться, когда больно, и улыбаться, когда страшно.
Но раз в год бабушка доставала любимый абрикосовый чай, пекла пирожки с картофелем и говядиной, и пела одну-единственную песню – «Вьюн над водой», а затем рассказывала о своей жизни, украдкой вытирая слёзы.
Так было и в этот раз. Пока Надя мыла посуду, Поля устраивала бабушку Дину на кресле: подложила под спину и шею подушки и укутала ноги толстым колючим пледом из верблюжьей шерсти. Старушка была им не родная по крови, но ближе неё у девочек никого никогда не существовало.
– Бабушка, ну расскажи, почему же ты была Динарой, а стала Диной, – упрямо заявила Поля, усаживаясь на полу. Шаль её, аккуратно сложённая, лежала рядом.
Надя недовольно цокнула языком и посмотрела на сестру, занимая краешек дивана. В руках она перекатывала спелый мандарин, испускавший сладкий аромат. Поля отодвинулась, недовольно поглядывая на
