сил не хватает, а у молодежи – терпения. Но это не их вина. Время такое.
До самого конца перелистнув страницы альбома, бабушка Дина замерла. А затем дрожащей рукой выудила из-под обложки фотоальбома старенькую выцветшую фотографию и, на секунду прижав её к сердцу, показала сёстрам. Изображённые на снимке молодые девушки, державшиеся за руки, казались радостными. Если бы кто-то хотел нарисовать счастье, то оно, несомненно, выглядело бы именно так.
Поля привстала с места, чтобы разглядеть портрет, и через мгновенье воскликнула:
– Бабушка, да это же ты! Какая красавица, ух! А что за девушка рядом с тобой? Такая миленькая!
Бабушка Дина печально вздохнула и прикрыла глаза, окунаясь в давние и не очень приятные воспоминания. Каждое слово давалось ей с трудом, а голос, ещё недавно задорный и насмешливый, выдавал волнение.
– Давно это был, ох, как давно… Когда я ещё под Казанью жила, была у меня подружка, Люда Иваненко. Я без родителей росла, помощи ждать было неоткуда, потому и работать рано стала. То полы помою в подъезде, то письма разнесу. Но денег не хватало, конечно, что там платили… И однажды познакомилась с девочкой. Она с собакой вышла гулять. Та мне ведро в подъезде перевернула, и вся вода грязная по ступенькам – прыг-прыг, до самого низа. Мне так горько стало – словами не передать. Я на пол села и заплакала. Лью слёзы и бормочу тихонько себе под нос: «Снова мыть нужно, от начала и до конца. А через полчаса уже смена на почте. И пообедать не успею. Тамара Рашидовна ругаться будет. Точно будет». А девочка посмотрела на меня так серьёзно, будто решаясь на что-то, вздохнула, рукава засучила и за тряпку взялась. «Беги, – говорит, – на почту, я сама всё помою. Из-за Тильды тебе работы прибавилось, значит, я виновата». А вечером они меня с собакой ждали у почты. Я удивилась, даже испугалась сначала. Но девочка, представившись Людмилой, успокоила и пригласила к себе в гости. Сказала, что мама напекла пирогов с говядиной, а одним им это не съесть. Так мы и подружились. Жили они с мамой вдвоём, если Тильду в расчёт не брать. Отец в Москву уехал, когда Люда ещё маленькой совсем была. Она и не знала его толком. Рассказывала, что письма пересылали друг другу несколько раз, пока в школу ходила, потом перестали. Но они и без него справлялись.
Мама Гуля меня дочкой считала. Помогала деньгами, кормила, и на работу еды давала, чтобы я у вокзала жареные пирожки не покупала. В то время всем сложно жилось: ни денег, ни одежды хорошей… В парикмахерскую сходить – для меня за праздник считалось. А нам, девчонкам, и получше одеваться хотелось, и тушь ленинградскую купить… Но мама Гуля ухитрялась два платья сшить за ночь – Люде и мне. Чтобы обе красивыми были…
Бабушка Дина замолчала, дрожащей рукой с любовью поглаживая чёрно-белую фотографию. Лицо у неё разгладилось, словно бы на кресле сейчас сидела та самая юная девушка со снимка. Но взгляд остался прежний – полный печали и сожаления.
– Здорово как… Добрая сказка получается, да? – шёпотом спросила Поля, обнимая колени, и перевела взгляд на Надю. Та молча сидела, вытянувшись в струнку, и мысом туфельки ковыряла
