глазами, мрачно заявила, что не встречала еще в своей жизни подонка, посмевшего поднять на нее руку.
– А рожать я все равно буду! – заявила она, когда Вадик вернулся и уселся против нее, тиская в ладонях красную вязаную шапку с мохнатым как георгина помпоном.
– Ладно, рожай, – вздохнул он и, оторвав свалявшийся помпон, швырнул его в Мурашевича.
– Прекрасное решение! – патетически воскликнул тот, с треском захлопывая том Карла Бэра, основоположника науки эмбриологии, – жизнь есть драгоценный дар, и прерывать ее божественное дыхание грубым хирургическим или каким иным вмешательством есть не что не иное как убийство!..
– Поздно уже прерывать, – буркнула Нинка, – пятый месяц пошел…
– О, боже! – взвыл Вадик, оперным жестом вздымая над головой красные от мороза ладони, – что я напишу маме?!.
– Что она скоро станет бабушкой, – сказал Серега.
– Она этого не переживет! – взвизгнул Вадик.
– Ма-алчать! – рявкнул Серега, – кто тебе дороже: мать или жена?
– Н-не з-знаю… – жалко пролепетал Вадик, – о-обе д-дороже…
– Вот тогда и пиши все как есть, – бухнул Серега.
– Прямо вот так сразу?!. – потерянно пробормотал Вадик.
– Да, сразу, – сказал Серега, – садись за стол, бери лист, смотри на Нинку, и пиши, пиши… И не тяни, а то я напишу, и они, – он кивнул на меня и Мурашевича, – подпишутся! Подпишетесь?
– Подпишемся, – ответил я за себя и за Севу.
Вадик глубоко вздохнул, скинул куртку на спинку стула, сдвинул на середину стола мятый алюминиевый чайник, составил в ступенчатую стопку четыре граненых стакана с недопитым чаем, достал из своей папки конспект по общей биологии, открыл чистый разворот и, уставившись на надутую Нинку, стал задумчиво грызть лохматый кончик шариковой ручки.
– Вот, правильно, сначала подумай, не пори чушь сгоряча, – удовлетворенно сказал Серега, – сиди, смотри, а я пока чайничек поставлю, чайку тебе заварю для сугреву…
– И для улучшения мозгового кровообращения, – подпел со своей койки Сева.
Над посланием к “дорогим предкам”, погрязшим, как нам тогда казалось, в ханжеском провинциальном целомудрии, Вадик корпел до полуночи. За это время мы успели раз восемь попить чаю и даже выслушать долгое, занудное, но весьма любопытное рассуждение Севы о неразрешимых загадках возникновения на Земле вида Homo sapiens, то есть, нас с вами.
– Вот вы считаете, что от обезьяны, – говорил Сева, обращаясь к воображаемым оппонентам, – но где доказательства? Где ископаемые останки переходных форм, на основе которых можно было бы выстроить такой же последовательный ряд, какой существует, скажем, для современной лошади?.. Где?
– Ну ты сравнил! – восклицал Серега, – человек и лошадь?!. Да ты хоть раз в жизни видел хорошую лошадь?.. Не в кино, а в жизни, в поле, на речном обрыве?..
– Этот вопрос
