полёта в отдельное хранилище для опасных предметов. Лишь оставили в покое насчёт нейроклеточного сканирования. Процедура на час примерно. Убедившись с помощью банального УЗИ, что паспорт мой не врёт, что биочипов во мне нет и сканировать нечего, пустили на борт космического судна.Лететь на такой махине до Венеры предстояло 11 дней. Анабиозить я не собирался, даже если бы пришлось провести в невесомости в три раза больше времени. Можно было интенсивно продолжать тренировать себя на писателя. Можно было найти другие способы развлечения, коих на корабле было немало. Хотя бы посмотреть параллельный полуфинал между Лас-Вегасом и Эдмонтоном. В общем зале в большой голограмме. И в НАХЛе сезон только начался.1Ещё интересней. Но я отправился в свою каюту, забрался в спальный мешок и открыл оставленного в мои полномочия Бунина. Момент начала основного разгона Милоса Четвёртого совпал с прочтением первых строчек: “У нас нет чувства своего начала и конца”.
Тут корабль чуточку качнуло. Послышалось что-то напоминающее удар щётки о двадцатидюймовый райд. Непрерывные прижимающие ощущения, формируемые поступательным ускорением, быстро сменились неожидаемыми, разноплановыми, отцентрастремительными.
Мои приключения даже и не думали заканчиваться. Они вовсю продолжались. На этот раз в компании из примерно семидесяти девяти тысяч пассажиров, из которых бодрствовало около трёхсот. И сорока семи членов экипажа, в распоряжение которого я временно поступил. Или в состав которого ненадолго влился. Суть не менялась.
Заподозрив неладное, выбравшись из каюты, вспоминая навыки быстрого передвижения по интерьерам в невесомости и осваивая уже упомянутые новые устройства, вычисляя походу местоположение капитанской рубки, я добрался туда, и, как выяснилось, тревожные предчувствия меня не обманули. Становилось очевидным уже по пути. Наличие у меня лицензии бортпроводника позволяло попасть в зоны, запрещённые обычным пассажирам при любых обстоятельствах. Но для таких как я туда всё же открывался доступ во внештатной ситуации.
В рубке было суетно. Внимания на меня не обращали, вопросов не задавали. Капитан в стороне давал негромко какие-то напутственные инструкции трём бортпроводникам. Один из них заместо униформенного комбинезона был облачён в нечто праздное, яркое, с золотыми вплетениями и драгоценными камнями. Приглядевшись, я узнал в нём того самого “Гагарина” или Серджио. Капитан обращался как раз к нему.
– Простите, Де Карпинтьеро, метеорит не знал, что у вас сейчас вневахтенное время и вы не успеете переодеться.2Под скафандром великолепные инкрустации вашего комбинезона в репортажах с места событий всё равно никто не разглядит. Можете не волноваться. Ни одна из ваших здешних дам не заподозрит, что вы всего лишь член экипажа.
В английском капитана преобладал шотландский акцент. Серджио Де Карпинтьеро чуть заметно подрагивал, подхватываемый волной вскипающей ярости.
– А вы, Сидху, –
