и полей, покрытых зелёной луговой травой, а местами, изумительным по красоте разноцветным «покрывалом», сотканным из ярких луговых цветов. Эта растительность заполняла всё видимое пространство до самого горизонта. Лишь изредка на пути путешественников встречались редкие одинокие деревья. Больше не было спасительной тени, но в небе парили плотные облака, удачно прикрывавшие их от солнца большую часть дня.
Дорога была хорошо протоптана, несмотря на появившихся в последние годы грабителей. Иногда, по бокам за холмами, виднелись клубы дыма. Это могли быть как обычные костры, так и устроенные вормоловскими солдатами пожары. Захватчики брали всё, что могли. Уводили с собой женщин и здоровых мужчин, а что оставалось – в огонь. Они не чурались использовать самые изощрённые пытки, если им оказывали сопротивление. А им его оказывали. Йокотэрцы не были так хорошо вооружены и не имели тактической и боевой подготовки, но сражались с честью и бесстрашием в глазах, никогда не сдаваясь, несмотря на то, что враги практически всегда оказывали верх и продвигались дальше, год за годом занимая всё больше новых территорий на южной части острова. Казалось, их жадность не имела границ, и не было силы, способной их остановить. Теперь в столицу стекались даже те, кто жил в самом центре страны и имел лучшие земли для посева. Но два путника, держащие путь на восток и находящиеся на этом пути как раз где-то в районе невидимой границы между Вормолой и Йокотэри, по-видимому, совсем не беспокоились о территориальной принадлежности. Музыкант периодически брал в руки флейту и наигрывал на ней разные мелодии, скрашивая этим время, проводимое в дороге и хоть немного снимая усталость. Несмотря на излишнюю самоуверенность и болтливость, парень обладал недюжинным талантом. Отрицать это было бы кощунством. Чудесные мелодии не отпускали музыканта ни на минуту. Так и продолжали они свой путь.
Спустя несколько часов молчания с момента последнего разговора, монах неожиданно повернулся лицом к спутнику и с улыбкой произнёс:
– Тадао. Таким было моё имя.
– Это честь для меня! Я напишу самую… – но монах перебил:
– Эй-эй! Для песен я не гожусь!.. И это не обсуждается! Лучше подумай о том, где мы будем спать.
Музыкант начал осматриваться по сторонам. Они прошли большую часть дня. Уже начинало темнеть, а вокруг были лишь бескрайние поля цветов, переходящие в такие же поля, но с другими цветами, иногда «разбавленные» одинокими деревьями, не совсем подходящими для надёжного укрытия. Одно из таких, толстый кривой ствол которого был наклонён к земле, окружала поляна с белыми цветами.
– Смотрите! Мы можем расположиться там, – произнёс Идзумаси.
Выхода не было. На смену свету скрывшегося за горизонтом солнца пришёл свет разведённого под одиноким деревом костра. Два ненадолго сведённых вместе человека грелись у огня. Один из них заворожённо смотрел на пламя, наблюдая за тем, как бесконечно и причудливо сами собой меняются формы его языков, съедая подбрасываемые в ненасытную «пасть» ветки. А другой исполнял спокойную тихую мелодию на флейте, глядя в чистое ночное небо и думая о том, что звёзды вдалеке
