зайчатину возьму, давно не пробовал, – пустил слюну Клён.
– А мы с Доброславом, по примеру старших товарищей, уточек закажем.
– И пивка на пробу… – внёс предложение Клён.
– Ну да. По примеру наставников, – поддержал приятеля Доброслав.
– … Пока тятька не видит, – не услышал он друга. – Узнает – прибьёт.
– Тебя и надо за кинжалы наши, – хохотнул Доброслав, услышав ненароком беседу степенных мужей за соседним столом.
Калякали те о какой-то сгинувшей ватажке промысловиков-охотников, что ушли прошлой зимой добывать шкурки.
– По весне их и нашли, – выпучив глаза, гудел погромче Бовы краснолицый селянин с огромным ножом на поясе.
– Мёртвых али живых? – заинтересовался его сосед.
– Мёртвых, – помрачнел селянин. – И шкурок при них не было, а так же луков и ножей.
– Во дела-а, – перекрестился сосед-горожанин, на что селянин иронично сморщился и продолжил:
– Бабы вбивали всем в головы, что промысловиков нечисть лесная сгубила, чтоб, значится, не баловали на их территории. А мы их убеждали, что леший – сам меховой, и шкурки ему без надобности. Но, рази ж им докажешь?
– Всем известно – бабы дуры, – поддержал его горожанин, хотя и был христианин.
Отрокам принесли заказ, и они накинулись на еду.
– Дружба начинается, когда греет один костёр, и ешь с одного котла, – жуя зайчатину, громко произнёс удивительно умный нынче, по мысли Доброслава, Клён.
– И когда ножи не тибрят почём зря, – добавил Бажен.
За столом старших гридей, с которых отрокам следовало брать пример, начался переполох и галдёж – то Бова вспомнил про злосчастно медведя.
– Да плевал я на этого топтыгина, чичас вот ещё жбанчик пивка на грудь приму, и заломаю косолапого, как шавку… И ещё пасть порву. А ежели, братцы, станете меня увещевать и не пущать с мишкой ратиться, то и вам пасти порву, – под смех приятелей поднялся из-за стола, опрокинув доску.
Чиж пошёл с ним, оставив охранять стол жующего утку Бобра, а за гридями, стараясь не попасться им на глаза, двинулись Доброслав с Баженом, оставив на посту жующего зайчатину Клёна.
Молча растолкав поддатых скоморохов, Бова кинулся обниматься с медведем.
Но тот не признал в нём сродственника.
Через недолгое время, сидя в кругу гогочущих приятелей, неудачливый поединщик на чём свет стоит костерил подлого медведя за нечестную борьбу, скоморохов за подначки, хозяина харчевни за кислое пиво, горестно при этом ощупывая рваную рубаху без рукава, ободранное пузо и кровоточащее ухо.
– Не стоило тебе с берсерком связываться, – ржали дурики-приятели.
«Все стервецы и сукины коты, особенно трактирщик», – тужил Бова, – а скомороший мишка, ко всему, хужей поганого печенега. Новую рубаху изодрал, а эти жрут, то есть ржут бобрами», – ещё немного поразмышляв, затеял славную
