бы за эту вечную угрозу оказаться там, где нет ни кабинетов мореного дуба, ни картин Куинджи.
Первым нарушил молчание Ратенау. Он спросил так, словно у него болели зубы, а тут еще пришел назойливый проситель:
– Ну, что там у вас?
Из кармашка для часов Козюкин вытащил во много раз сложенную бумажку и протянул ее, зажатую между большим и указательным пальцами. Ратенау и здесь помедлил, прежде чем взять ее; взял, наконец, развернул, пробежал глазами несколько строчек напечатанного на пишущей машинке текста и небрежно сунул себе в карман. Потом так же медленно достал из другого кармана пачку денег и, не глядя, протянул Козюкину. Тот взял их с усмешкой. «Пачка двадцатипятирублевых, начатая, – отметил он про себя, – рублей четыреста, не больше».
– Это, однако, пустяковые сведения… – по-прежнему не глядя на него, сказал Ратенау. – Я, не выходя из бухгалтерии завода, могу знать о том, что творится в главке. У вас колокольня повыше. Мне кажется, вы получаете много, а даете мало.
– Три года назад… – начал было Козюкин.
Ратенау перебил его:
– Забудьте о том, что вы делали три года назад. Мы должны жить сегодняшним днем.
– Вы знаете, что попытка с генератором удалась? – спросил Козюкин. – Это сегодняшний день.
Ратенау кивнул:
– Да, слышал.
– Пока вышел из строя один, комиссия сбилась с ног в поисках причин аварии. В течение месяца выйдут из строя все двенадцать, и тогда…
– И тогда, – подхватил Ратенау, – этим займутся чекисты. Они придут на завод, перевернут все вверх дном и обнаружат, что начальник конструкторского бюро Козюкин вовсе не такой уж честный человек, как это казалось. Кандидат наук… член партии… воплощение критики и самокритики… Об этом вы подумали? Я предупреждал вас: портить один, а не всю серию.
– Я все обдумал, – кротко улыбнулся Козюкин. – Во-первых, серия пошла в производство по чертежам, где нет моей подписи. Я был всего лишь консультантом, и расчет обмотки… ну да эти технические подробности не для бухгалтерского уха… я писал расчет, я диктовал его соплякам-мальчишкам, а когда почтенный профессор Суровцев, мой дражайший учитель, узнал, что консультантом был я, он в порядке творческого содружества даже не стал проверять их, а подмахнул своим вечным пером. Вот и все… Что?
– Я ничего не говорил. Что дальше?
К Козюкину вновь вернулось самообладание. Он снова не говорил, а пел:
– Что еще? Еще я, на всякий пожарный случай, добрался до дневников монтажа этой тупицы Вороновой – знаете ее? Я осторожненько стер пару цифирей и… что я написал там? Те же самые цифири и положил все это дерьмо назад в шкаф. – Он даже рассмеялся, довольный. – Вы понимаете меня? Кое-кто пошлет кое-куда письмо. Кое-кто ринется исследовать эти расчеты и найдет надпись на стертом. Ясно: верные цифирьки взамен неверных. И кое-кто третий – эта бедная очаровательная девица – отправится кое-куда, а потом на нее свалятся в придачу двенадцать других генераторов,
