испуг говорил за меня.
– Это платье, потрясающее! Думаю, ты в него влезешь, а мне малое, – метнула она взглядом на кровать, где ждало платье. Моё молчание оживило её ещё больше.
– Примерь! – скомандовала она.
Упрашивать меня не пришлось. Я влетела в платье, как в мечту, и остановилась в растерянности.
– Спа… спасибо!
– Меньше всего мне захотелось сделать тебя заикой! – рассмеялась она. В её глазах запрыгали бело-лунные блики, – Так и пойдёшь.
«Она имеет в виду платье? Нет… не могу…»
– Что с тобой? – Надя подобралась ко мне. – Не нравится?
Моя задумчивость её напугала. Я и сама боюсь. Я ещё раз посмотрела на неё, как бывало на призрака, чтоб меня несильно мучили. Забота Нади переносилось с мукою. Болело сердце.
– Мне нельзя его носить. Бабуля не оценит. По её наставлению я таскаю эту дурацкую толстовку, штаны… и прочее. – «Ничего же страшного. Платье не поломает мои планы.»
– Ты живёшь с горгульей! – осмелела Надя.
«Так и есть…», – подумала я. Приступ заступничества Нади мне понравился, как и новое прозвище домашнего призрака – горгулья. Мне хотелось представить, что в моей жизни не так уж всё и плохо. Я научилась быть убедительной. Другие охотно верили мне, только я своим словам давно не верю:
– Бабушка моя старенькая, а родители в разводе. Она до сих пор переживает. Её редко навещают.
– А тебя навещают?
– Почему ты просила? – насторожилась я.
Её взгляд полоснул по мне, не злобный. Из глубины её глаз поднимались молчаливые мысли – всё, что она думает о моём заточении со старым призраком или как там по-новому – с горгульей.
– Всё ясно, – скривилась Надя, – твоя горгулья, заставляет шарахаться в лохмотьях, чтоб ты не отбилась от рук. – Надя кивнула на мою толстовку.
«О, да!» – фыркнула я. Трудно было не согласиться. Под авторитарным управление бабули никто не трепыхался без спроса. Зато идеальная старость, как в пансионате, с досмотром. Я грозилась уйти. Тут же бабуля включила безумицу, металась по квартире, искала таблетки, угрожала отравиться. К счастью, лекарства слишком дороги, чтобы их закупать тоннами ради истерик. Полагаю, бабуля слишком часто манипулировала безумием и спятила по-настоящему. Отирать стены, когда я не заикаюсь об уходе, стало для неё нормальным. Пусть. Зато не верещит о смерти.
– Вот что! Носи толстовку, а перед школой заходи ко мне, будешь переодеваться, обратно также.
– Решение, что надо! – поддержала я, но всё равно боялась. Забыли о чайнике, о горгулье.
Моё конспиративное преображение влекло нас обоих. Она выделила мне несколько своих кофт. Я была меньше её, щуплее. Физически меня надо было доращивать ещё год до её форм. Я на полгода её младше, но дело не только в этом: она довольствовалась не только тощими школьными обедами, частенько носила с собой мармеладки, пирожки, потому что никто не щадил «опекунские».
