он неуклонно разрастался и прекращать «пухнуть», по всей видимости, не собирался. Обитатели его, если не отсыпались в лагере, то либо бродили по городу в поисках временного заработка, либо пили в тавернах. Исключение составляли пронырливые купцы, шнырявшие по улицам в поисках новых торговых связей. Сейчас в «Кентавре» коротали время десятка полтора из категории праздных гуляк, две пары торговцев, то ли обсуждавших свои дела, то ли обмывавших успешную сделку, и какой-то случайно забредший сюда земледелец, с ужасом взиравший на этот праздник жизни.
– Эх, хорошо! – сказал Марциал, поводя плечами и распрямляя спину. – Разминка перед боем, – пояснил он свои телодвижения и потер друг о друга ладони.
Лукан уже знал, что Маний воевал под началом Галла в Британии, куда отправился зеленым трибуном, а вернулся достаточно опытным офицером. Происходил он, как и Гай, из древнего рода всадников и уже твердо решил посвятить свою жизнь карьере военного – что было нормой для выходцев из их сословия. Одного с Луканом роста, крепко сбитый, с насмешливыми синими глазами, он в один миг из задушевного собеседника мог превратиться в циничного и жесткого человека. Правда, не без причины. Лукан такие резкие перевоплощения своего товарища объяснял пережитым на войне, в кровавую мясорубку которой судьба забросила того совсем еще мальчишкой. За те три дня, что они были знакомы, Маний в этом плане отличился дважды: когда отчитал зазевавшегося и не отдавшего вовремя честь караульного и когда этим утром они покупали Лукану тунику, продавец которой попытался вначале подсунуть им не совсем качественную. Казалось, Марциал испепелит того взглядом или вообще проткнет мечом прямо в лавке. Но все обошлось язвительным замечанием, что торговец «ослеп на оба глаза и не в состоянии отличить римского солдата от пьяного варвара». Как бы то ни было, день, на взгляд Лукана, прошел удачно, и посещение таверны было его вполне логическим завершением.
– Кажется, я вовремя? – бросил невысокий худощавый юноша, подсаживаясь к ним и наблюдая за круглым задом девицы, накрывавшей на стол. Румяная и сочная, как виноградина, она едва ли смущалась тем, что ее большие груди, чуть ли не вываливались из широкого выреза платья.
– Жаркое и лепешки подам позже, – произнесла она, на удивление тонким голосом, улыбнулась и плавно заскользила между столов и лавок к кухонной стойке.
– Вот это экземпляр! Точно матрас, набитый лебяжьим пухом! – сказал Флакк, провожая ее горящим взглядом и забрасывая в рот оливку.
Марк Гавий Флакк был еще одним офицером штаба наместника. Он прибыл в Томы месяцем ранее Лукан, но уже чувствовал себя в местной среде, как рыба в воде. Его черные вьющиеся волосы почти всегда пребывали в легком беспорядке, что придавало ему наивно-беззаботный, почти мальчишеский вид. Создавалось впечатление, что приподнятое настроение покидает Марка лишь во время сна и в присутствии сурового Дидия Галла.
– А что Варен? Не захотел к нам присоединиться? – как
