декрещендо на выдох. Иногда они дополнялись третьим предложением – скрипом кровати. Далее следовала пауза длиной примерно в две целых и одну четвертную. В этот момент всё вокруг замирало, даже ветер как будто переставал гудеть в проводах, а звёзды мерцать. Непонятно было, проснулся ли мужик, или так было задумано автором данного музыкального произведения. После паузы начиналась вторая часть – развивающая музыка, тоже восемь тактов. Она делилась на две части – развивающую и репризу, повторяющую второе предложение периода. В развивающей части звук часов, казалось, нарастал и перекрывал звук храпа, но затем тема храпа снова возвращалась, то внезапно обрываясь, то продолжая свой зловещий цикл. Всё это дополнялось периодическим дребезжанием стёкол в оконной раме на пиках звучания басов, словно невидимые существа ударяли в тарелки.
Наконец, откуда-то из партера я боковым зрением различил движение, будто бы дирижёр спустился в зрительный зал и зачем-то неистово машет оттуда своей дирижёрской палочкой, требуя немедленно остановить музыку. Это Собака изо всех сил семафорил мне, сообщая, что постромки отвязаны, и можно уносить ноги и добычу. Я аккуратно, стараясь не сбиться с ритма, стал медленно отступать от окна, не теряя слухового контакта с мужиком, в любой момент могущим проснуться и положить конец нашим бесчинствам.
Но всё проходило как будто бы удачно, мы сняли тент, задев немного кузов, отчего он издал гулкий тоскливый металлический стон, эхом отозвавшийся в сердце. Храп прервался, и на некоторое время в воздухе повисла пауза. Ветер снова перестал гудеть в проводах, а звёзды прекратили своё мерцание… Тень испуга промелькнула на мертвенно-бледном лице Собаки. Но я, продолжая отсчитывать такты, понимал, что пауза возникла как раз в нужном месте, при переходе от первой части музыкального произведения ко второй. Далее снова вступил оркестр, и мы продолжили своё перемещение за кулисы. Взвизгнула флейтой пикколо несмазанная дверь калитки, и мы стали протискиваться сквозь узкое жерло, медленно протаскивая за собой бесформенный тент. Наконец, мы закрыли калитку, отошли на несколько шагов, свернули тент в рулон наподобие ковра и короткими перебежками поскакали к околице. И, напоследок окинув прощальным взором театр недавних военных действий, окончательно растворились в ночной мгле.
Длинным кружным путём по пересечённой местности, путая следы и периодически выходя на проезжую часть, чтобы их прервать, мы через некоторое время дошли со своей добычей до Собакиного дома. Искомую порцию острых ощущений мы получили и теперь в общих чертах представляли, что же испытывали индейцы, угонявшие когда-то лошадей из вражеского лагеря. Но вместо чувства удовлетворения от результатов набега, оба испытывали какое-то совсем другое, довольно гадкое чувство и прекрасно понимали, откуда оно возникло: это был никакой не военный поход, а обыкновенная кража. Мы поочерёдно предложили
