мать люто ненавидела школьные отчёты. Она не меньше недели морально готовилась и всем вокруг говорила: «В среду я буду заполнять отчёты!» Это звучало как угроза, и Тоха понимал, что именно в среду мать лучше не дёргать и вообще не попадаться ей на глаза. В назначенный день Тамара Георгиевна откладывала это самое дело до последнего, с каждым часом становясь всё злее и злее. Вскоре она уже начинала ругаться страшными словами, сначала про себя, а потом и вслух. Поэтому отчёты она брала домой – для сохранности репутации.
Тоха на цыпочках прошёл на кухню. Но мать его заметила.
– Есть нечего! – сказала она. – Даже и не заикайся… Здоровый лоб – свари сам. А у меня отчёты!
– Ладно-ладно, ма, – примирительно сказал Тоха. Он открыл холодильник, но там мышь повесилась.
– И в магазин я не ходила! – зло сказала мать. – Проклятые отчёты! Ненавижу! – Она хлопнула кулаком по столу. – Бесит! Мой мозг отказывается понимать их смысл и тут же вырубается, а сдавать завтра утром!
Тут она внимательнее взглянула на сына.
– Ты где таскался? – вдруг начала она наступление на него. – Я спрашиваю, где ты таскался, что весь так ушлёндался? Я что, дочь миллионера, чтобы покупать тебе двое брюк? А что с курткой?
Тоха отступал, но она успела схватить за воротник и сейчас бесцеремонно вертела его вокруг своей оси, чтобы внимательнее рассмотреть повреждения одежды.
– Карман отваливается, рукав порван, сам весь в земле… В волосах какое-то сено.
– Да мам… Ты чего?.. – успокаивал её Тоха. Ему удалось вырваться, но сбежать совсем он не решился.
– Я тут… работаю почти круглосуточно. Отчёты эти дурацкие делаю, а ты… Так ты бережёшь мать? Мне даже порядок наводить некогда, а ты… Вместо того чтобы что-то взять на себя, всё пакостишь, портишь, разбрасываешь, рвёшь. Об уроках не думаешь, книги не читаешь. Хочешь как отец вырасти? Нищебродом? Пьяницей? Алкашом?
– Мам, не трогай папу… – умоляюще пробормотал Тоха.
Но мать, видимо, решила собрать всё в кучу.
– Нет у меня в доме мужчины, не было и, видимо, не будет! Ну за что мне это?! Огород у нас каждое лето зарастает сорняками, в доме ступить некуда, трубу почистить некому, дровяник скоро упадёт совсем.
– Так отец раньше по хозяйству-то делал, а я… Что попросишь – тоже стараюсь.
– «Стараюсь!» – передразнила мать. – А надо самому видеть! А ты шляешься до ночи где попало, тебе до дома и дела нет! Мне тогда тоже ни до чего дела нет. Да иди ты к чёрту! – вдруг вырвалось у матери от всей переполнявшей её отчётной злости.
Тоха отпрянул, как от пощёчины. Так, в испачканной одежде, и вышел в сени. Через дверь он слышал, как мать зарыдала в истерике. Что-то грохнуло – видимо, она пнула в сердцах стул – и ещё раз – похоже было, что она ножками стола со всей силы вдарила об пол и смачно выругалась. Потом всё утихло.
Тоха стоял в темноте сеней, прислушиваясь. «Лишь
