Грязные дорожки петляли по снегу, усеянные следами ботинок и отпечатками колес. Сахарная корка снега таяла, превращаясь в слякоть. Тут я заметила, что кто-то глазеет на меня.
В дверях хижины номер пять стояла девочка. Ей было лет девять, может, чуть меньше. Воздушное создание, одетое в комбинезон, переделанный в платье. Волосы ее не были причесаны, а в глазах мелькали золотые огоньки.
– Я тебя раньше не видела, – сказала она. – Откуда ты приехала?
– Издалека, с Востока, – ответила я.
Девочка рассмеялась и, не переставая смеяться, сказала, что ее зовут Ева Сетковски.
– Чего ты смеешься?
– Никому не надо приезжать сюда.
– Почему?
– Здесь проклятие. Это место проклято.
– Что за проклятие?
– Индейцы юта наложили его. Когда-то эти земли принадлежали им, но белые убивали их и прогнали отсюда. И они прокляли эти горы.
Она ткнула пальцем по четырем румбам невидимого компаса.
– Проклятие, проклятие. Ты никогда не уедешь отсюда: зло найдет тебя.
– Я тебе не верю.
– А мне все равно, веришь или нет, – заявила она.
– Кто такие юты? – спросила я позже, вернувшись домой.
– Племя юта, – ответил отец.
– Индейцы, жившие здесь давным-давно, – пояснила мама.
– Не так уж давно. Тридцать лет назад, – поправил отец.
– Польская девочка сказала, что на долине лежит проклятие.
– Это просто сказка, – ответил отец.
Так ли это было? Тогда я поверила, что это всего лишь легенда. Но все последующие годы задавалась вопросом, не были ли несчастья, свалившиеся на Мунстоун, следствием того проклятия – пророчества вождя Колороу, гласившего, что любое дело, начатое белыми людьми в долине Алмазной реки, обречено на провал.
– Не водись с этой девочкой, – велела мама. – И не смотри на мужчин, если они на тебя пялятся. Проходи мимо.
Но я смотрела на них. Завидовала их уверенной развязности и простоте. Громким шуткам, ругательствам, которые мне не позволялись. Мне нельзя было поднимать глаза, разговаривать, любоваться восьмым чудом света. Но, набирая воду или принося уголь, я смотрела по сторонам, надеясь увидеть того парня, что станет моим суженым и освободит меня, дьявола во плоти, из клетки скуки и послушания. Я замечала их накачанные предплечья, пальцы с обломанными ногтями, которыми они трепали свои волосы, и влюблялась дважды в день.
– Это дикари, – сказала мама. – Иностранцы.
– О, Шери, они хорошие люди, – возразил отец. – Все, кроме начальника Тарбуша.
– Тсс, – мама закрыла ему рот ладонью. Она повязала ему на шею платок, подстригла волосы и подравняла бороду. За неделю она привела его в божеский вид, нарядила в чистый рабочий комбинезон и украсила хижину занавесками с цветочным рисунком, смастерив их из мешка от муки, и изображением Господа: он висел на стене,
