своём чёрном с бордовым пальто, остановился тоже. Поднял брови. Сказал:
– Тебе известно такое понятие, как долг?
– Каждый из нас должен заботиться о твари самой малой. С уважением относиться к ямам и оврагам, прудам, и рекам, и озёрам, и ручьям. Не собирать больше валежника, чем следует. Быть благодарным земле. Не обижать леса.
– Не совсем то, чего я ожидал. Твой долг пока состоит в том, чтоб жертвовать силу свою и желания дворцу, благодаря которому эта земля ещё стоит. Теперь пошли.
– Но…
– Тишина проясняет мысли.
Опекун шевельнул кистью – незаметно, вскользь, – и Шандор вдруг понял, что не может говорить. Вообще не может, даже челюсти разжать. Задышал носом часто-часто, сглотнул слюну, хотел чихнуть, и не смог, и заплакал, конечно. Нос быстро забился, и дышать стало трудно.
– Что ж. Ты всегда теперь намерен так трястись?
Шандор замотал головой. Слёзы текли и текли, и он вытер их рукавом; опекун шёл вперёд, не оглядываясь, натягивая нить. Под вечер он остановился, из кожаной, с узором, не подходящей для леса непрактичной сумки вытащил припасы. Голос он Шандору вернул, потом снова забрал, снова вернул.
– Ты в силах вечер обходиться без вопросов?
Шандор закивал уже привычно. От еды мутило. Потом он вовсе упал на хвою, не успев даже подстелить плащ, и опекун коснулся его лба. На миг закрыл глаза, слушая что-то.
– Землю трясёт, на севере, у гор. Не думал, что ты почувствуешь.
Шандора тоже трясло, теперь не от плача, а непонятно от чего. Он согнулся пополам, желудок жгло. Опекун налил воды в кружку, которую достал из воздуха, шепнул над ней что-то, от чего вода будто потускнела. Сказал:
– Пей.
– Не хочу.
– Значит, через не хочу.
Приобнял Шандора, чтоб тот мог встать, помогал держать кружку.
– Когда земля горит, мы тоже горим. Не пойму, почему на сей раз почувствовал ты; может быть, дело в том, что ты моложе. Давай, ещё глоток. Вот и отлично. Давай, чем раньше ты оправишься, тем раньше там всё стихнет. Да, понимаю, боль целой равнины.
Шандора вывернуло – ничем, желчью, желудок жгло, будто бы что-то колючее, что-то жёсткое пыталось выбраться наружу. Он хотел было расцарапать живот руками, но опекун ему не дал. Прижал свои ладони ко лбу и к животу, огромные, ледяные. Холод этот как будто бы проник и в голову, и в живот, заморозил боль.
– Это просто передышка, – сказал опекун, вглядываясь куда-то в горизонт, – скоро опять начнёт трясти и землю, и тебя. Десять минут. Потом попробую излечить.
– Я умру?
– Нет.
– Рас… – Шандора снова согнуло спазмом, – расскажите что-нибудь.
Опекун дал ему руку, и он вцепился в неё так, что пальцы побелели.
– Земля больше, чем кажется, – холодный голос опекуна будто тоже немного помогал. Будто бы ничего не происходило. Пальцы будто легонько сжали пальцы Шандора, а может быть, ему почудилось. – Больше, чем мы думаем. Ещё никто не плавал за море. Сами подводные жители не могут точно сказать,
