протиснулся сквозь толпу разъяренных заключенных.
– Что тебе сделал этот ребенок? – спросил он Розе, который, в отличие от остальных, сидел за столом и демонстративно работал.
Розе враждебно взглянул на Пиппига.
– Ничего он мне не сделал, – возразил он, – но когда это выйдет наружу…
Пиппиг непринужденно склонился над письменным столом Розе.
– Если это выйдет наружу, значит, один из нас проболтался…
– Ты что, на меня намекаешь? – возмутился Розе.
В ответ Пиппиг многозначительно ухмыльнулся.
Гефель не хотел, чтобы между этими двоими дошло до ссоры. Оттеснив Пиппига в сторону, он сказал примирительно:
– Да не бойся ты так, Аугуст, доверься нам.
Остальные не отступались:
– Если с нами слишком опасно, он может поискать себе другое место!
– Я не дам себя прогнать! – бурно запротестовал Розе.
На что некоторые из заключенных презрительно рассмеялись:
– Конечно, он рад, что нашел себе здесь тепленькое местечко.
– Я всего лишь выполняю свою работу! Ясно вам? – Розе привстал и ударил кулаком по столу.
Ссора становилась опасной.
– Никто тебя не прогоняет, – Гефель усадил Розе обратно на стул. – Спокойно, товарищи! Розе не доносчик.
– Зато слюнтяй, – продолжали издеваться они.
Жест Гефеля смягчил Розе. С мрачным видом он вернулся к работе. Только руки дрожали, когда он писал.
По окончании работы в блоке Гефель сидел в канцелярии за столом. Пиппига не было. Многие уже улеглись спать. Позади Гефеля, сгрудившись в кучку, несколько человек перешептывались.
У капо вещевого склада путались мысли, теснило грудь. Как все сложно! Он подпер голову руками и закрыл глаза. Бохову придется дать отчет, это ясно. Хватит ли у него мужества на это? Может, надо было спрятать ребенка и никому об этом не говорить? Ни Бохову, ни Кремеру? Унылые думы одолевали Гефеля. Но вот до его слуха долетел шепот.
У Оппенгейма американцы создали новое предмостное укрепление. Танки прорвались на восток! Их авангарды достигли Майна у Ганау и Ашаффенбурга. Восточнее Бонна маневренные бои. Гарнизон Кобленца отведен на восточный берег. В Бингене уличные бои.
Гефель прислушался. Вот они уже где! Как быстро!
«Ребенка просто надо спрятать…» – шептал ему внутренний голос. Он открыл глаза.
Действовал ли он хладнокровно и разумно? Он последовал велению сердца. Не устоял под напором чувств. Значит, сердце оказалось сильнее рассудка? И одновременно он задумался: а у Бохова, получается, рассудок сильнее сердца?
Чувство – рассудок, рассудок – чувство…
Думы Гефеля скользили, как корабль без руля. Измученный, он придумывал себе тысячу оправданий. Что бы он сделал, если бы увидел в реке тонувшего ребенка? Конечно, не задумываясь, бросился бы в быстрину, и ничто не могло
