не давал он ей прохода,
Но речь его, казалось, ей нужна.
Расстёгнутой прошла к окну безгласно.
Стояла к умолявшему спиной,
Чтоб он, увы, не мог увидеть ясно,
Что с улицы прекрасно мог иной.
Дурманилась она своей отвагой,
Не меньше – бессердечностью своей.
Не близкие персты с известной тягой,
Чужие взгляды требовались ей.
«Потрудишься нести благоговенье…»
Потрудишься нести благоговенье —
На многое закроются глаза,
Не раз отвергнешь умственное рвенье,
Сочтут его преступным образа.
Ни разума, ни критики не надо,
Где вера, где почтение в цене,
Где радости своей чело не радо,
Где честь уподобляется вине.
В общинах, ум излишний ненавидя,
Становятся чудными существа.
Сиять им, одиночества не видя,
А видя все ресурсы большинства.
«Всегда с умом её сестра благая…»
Всегда с умом её сестра благая
Платила мне враждебностью большой.
Она же, справедливость отвергая,
Меня любила втайне всей душой.
Любила безо всяких объяснений,
Сестре переча в этом и всему.
У ней не находилось укорений
И нервничать ей было ни к чему.
Всегда любить умела необъятно,
Во мне же к ней не вспыхивала кровь.
А помнить эту женщину приятно,
Приятно вспоминать её любовь.
«Он истине противится всецело…»
Он истине противится всецело,
Повсюду нестыковки видя в ней.
Чуждается заветов охладело,
Теряя в то же время счастье дней.
Блестит она душой высокопробной,
Где речь о благочестии зайдёт.
Ей, как ему, в дискуссии подобной
Всё видится всегда наоборот.
Отход от этой темы сразу губит
Их узы средь обычной кутерьмы.
Так истину не только вера любит,
Отчасти и неверие Фомы.
«Кто мог из этой книги догадаться…»
Кто мог из этой книги догадаться,
Что означает истина всегда,
Ценить её помыслит и чуждаться
Не больно справедливого суда.
Подсказкой же коримое бесчинство
Своё не остановится молоть,
Едва ценя такое Триединство,
Как Справедливость, Истина, Господь.
А высшее не ценится в юдоли —
Пинается во прахе каравай.
Нельзя давать означенному воли?
Пилату сам ответа не давай.
