пусть на себе нас таскает, может сподручнее будет на ферме работать, он сзади, мы спереди!
– Чужих, значит, подавай ему, а свои страдай! Или жалко кобеляку, Мань?
Жена Федора изловчилась и как-то затолкала изгвозданную Нюрку снова в баню, правда, упустила при этом Фёдора, и закрыла дверь на щеколду.
– Мань, меня первую ставь в график на Федьку, раз он теперь зоотехник по манделям. Я трудом за всю войну заслужила.
– Ты совесть-то поимей, Фроська. У тебя свой шкворень дома лежит!
– Так и я к тому, Мань. Он – то лежит, то висит на заборе. Его шкворнем токо мешок завязывать. Как привезли мужика из госпиталя, так ни разу путём не оприходовал.
– А., и… и, ну и чёрт с ним!., составляйте бабы график, – всплеснула руками жена Федора. – И если он, вражина народа нашего бабского, нарушит график, самолично его за шкворень и подвесю! По моему суду и по нашему следствию! Чтоб всё честно, по-советски! Мужикам и бабам у нас равноправие!
– И то! У нас интернационал повсеместный. За что отцы революцию делали и войну воевали!
– Не, бабы, его нельзя вешать. Такой Федя, нам и позади и спередя, ой как сгодится! – издевались, то одна, то другая.
Зоотехник уже не понимал, где бабы шутят, а где говорят всерьёз. Он аккуратно поставил Ваню в сторонку, как стоял со спущенными штанами, вытер пот, обвел всех прищуренными глазами, спохватился и подобрал штаны, на которых топтался.
– Дуры! Ну как есть, дурр. ры! – рыкнул даже, оскалившись, – и хромая сильнее обычного, пошел, застегивая на ходу штаны. Ещё долго было слышно, как громко материл он баб, особенно жену, поминая вдоль, поперек и наперекосяк их интернациональные и революционные достоинства.
Собрание у бани продолжилось дальше. Федора оставили в покое, ему досталось, можно и поберечь мужика для дальнейшей жизни на общее благо, а вот с бывшей до войны своей, а теперь приезжей, решили разобраться по законам военного времени.
– Та. ак! Мы, по Федькиному – дуры! А Нюрка для него самая умная, да? – визжала жена Федора.
Неожиданно она схватила охапку сухой травы, положила кучкой под дверь бани и достала спички. А по огороду бежала Марфа, она успела увидеть Фёдора без штанов, даже кое-что услышала. Она оттолкнула Марию, быстро раскидала траву, подняла и прижала к себе Ваню.
– Дуры, вы и есть, дуры! Прав, Федор.
– Сучку свою пожалела! – крикнула Мария.
– Да, сучку! Только она – моя сучка, кровная. Идите, бабы отседова, от греха подальше. Трибунал ваш отменяется! Уедет Нюрка сегодня.
– Ага, как же, газик ей из района пришлют!
Тесной кучкой, продолжая высказывать самые разные мнения, женщины пошли и через минуту уже послышался смех и… понеслось:
– Я, бывало, не давала,
если ветер с Севера.
Я любила одного,
меня любили семеро.
– Обещал четыре раза
за неделю, мой зараза,
После первого раза
он
