весь, как медведь, раньше никто такого не встречал. Приходил он к омуту, садился на бревно и подолгу молился.
…В том же году Иван Филиппович уже воевал на стороне красных, освобождал свою деревню. Но… красные, в чистую разорили в его хозяйстве то, что сохранилось после белых. Савелий, гад, как увидел всё еще живого и здорового соседа, упал в ноги и слёзно просил пожалеть четверых его голодных малолетних детишек и особо старшенького, Степана, который в это самое время рвал железные листы с крыши дома Ромашкина, по решению комитета местной бедноты. Иван Филиппович пнул его и отказался идти дальше воевать за красных, а командиру сказал, что не досуг ему воевать, когда в деревне детям жрать нечего. Надо хозяйство налаживать, а не выполнять глупый приказ: «Грабь награбленное!» Командир с комиссаром так и не поняли, почему их приказ может быть глупым. Они сильно обиделись, а когда Савелий на ухо нашептал, что этот Иван Ромашкин настоящий богатей, а добра и золотых червонцев у него в схронах видимо-невидимо, и не сошелся он с белыми только в цене. Ещё Савелий побожился, что поможет разыскать эти богатства, если ему чуть-чуть червонцев перепадет на бедность, за пособничество власти. Командир пристыдил Савелия, как совершенно несознательного и одурманенного попами, и срочно назначил его председателем над всей беднотой. Ивана Ромашкина тут же осудили на сходе и приговорили, как врага революции и наибеднейшего трудового крестьянства, к расстрелу. Иван согласился, только попросил, чтобы его расстреляли у омута, он упадет в болотину и могилу копать не надо. Командир подумал: «Народ и солдаты голодные, отощавшие и обессилившие, а тут – могилу копай, закапывай… и согласился. Подбежал Савелий и начал доказывать, что нельзя Ивана расстреливать у этого омута, уйдет он, антихрист, по воде – аки посуху. Но командир назвал Савелия тёмным ослом, прогнал, и самолично пошел месту расстрела..
В сопровождении двух красноармейцев привел приговоренного на высокий берег к омуту, исполнить революционный приговор. Иван Филиппович прошел на поваленное вековое дерево, как и было условлено. Вода внизу была изумрудная, прозрачная, а небо над головой голубое-голубое и высоко под самым облаком кружил орел. Он посмотрел в небо, показал глазами на орла, простер руки и спросил:
– Командир, можно убить из винтовки высоко в небе свободного орла?
– Из винтовки, Иван, кого хочешь убить можно.
– Попробуйте, а? Убьете орла, я вам все свои схроны с золотом в пользу сволочной болыневицкой революции открою.
И пошла пальба! Командир из маузера, бойцы из винтовок начали стрелять в голубое небо. Почти все обоймы расстреляли, а орел… даже крыльями не качнул, только шире и шире нарезал круги. Плюнул командир, посмотрел на дерево, а там нет никого, ни всплеска, ни кругов на воде, только… невесть откуда полоска тумана от болотины к камышам протянулась. Посмотрел в небо, и там никакого орла не увидел. Стреляли в белый свет, как в копеечку.
Рассказывали, что командира с бойцами срочно отправили в лазарет, оттуда
