Николаевича живет, то решили ничего не говорить – вам-то он совсем не нужен, а она его любит. Да и сам Батя совсем другим человеком стал, у него даже взгляд изменился. Вы же знаете, какой он у него был.
– Помню, конечно: дерзкий, наглый, бесшабашный.
– Вот-вот. А тут у него глаза просто сиять начали, он каждую свободную минуту домой спешил, говорил, что у него, наконец-то, Дом появился. Настоящий, с большой буквы Дом.
– А почему они не зарегистрировались?
– Они хотели на Новый год в Оренбург поехать, чтобы там и зарегистрироваться, и прямо в детдоме свадьбу сыграть. Мечтали, как они своих друзей детства и воспитателей на нее позовут…
– Ладно, – перебила я ее, потому что слышать все это было для меня уже совсем невмоготу. – Что дальше было?
– Дальше? – мгновенно погрустнела Ната. – Дальше Панфилов ждал-ждал от Орлова каких-нибудь известий, а тот, естественно, молчал – он же не знал ничего. Вот дядя Володя ему и позвонил. Владислав Николаевич сказал ему, что потом прилетит и ребенка вашего усыновит, а нас отругал, что вовремя ему ничего не сказали. Только не хотел он жизнь со Светланкой с обмана начинать вот и рассказал ей все.
– Кретин! – невольно вырвалось у меня. – Ваш Батя законченный идиот! Да разве же можно было любимой и любящей женщине все это говорить!
– Он такой, какой он есть! – обиделась Наташа. – Светланка его и таким любит! – она гневно посопела носом, но стала рассказывать дальше: – А Светланка… Она же ваши фотографии видела… И мы о вас ей рассказали…
– Все ясно! Можешь не продолжать! Я уже все поняла! – я горько застонала и помотала головой. – Эта маленькая дурочка решила, что он на самом деле любит меня, а с ней связался от отчаянья или чего-то такого в этом же духе, и теперь не может бросить ее из благородства и прочих высоких чувств. А тут еще и ребенок! А поскольку она-то любит его, а не себя, то и счастья желает ему, а не себе, она и решила уехать сама, чтобы освободить его, чтобы он смог быть счастлив с, – я криво усмехнулась, – любимой женщиной. Так?
– Да, Елена Васильевна. Так! – у Наты на глазах выступили слезы. – Только Светланка Орлову ничего говорить не стала, а дождалась, когда его в округ вызовут, вещи собрала, даже все свои фотографии забрала, чтобы памяти у него в доме этой не было, и уехала. Только письмо Владиславу Николаевичу на столе оставила, написала, что сами они без родителей выросли, вот она и не хочет, чтобы его ребенок безотцовщиной рос, счастья ему пожелала и просила не искать. Орлов приехал, прочитал… Ой, Елена Васильевна! – горестно воскликнула она. – Мы его никогда таким не видели! Мы думали, он этого не переживет! Как же он плакал! И травма эта во время пожара была совсем не случайная – у него же в голове в это время совсем другие мысли были, вот он и пострадал.
– Наташа! Это лирика! – гораздо более жестко, чем следовало, сказала я, и она гневно на меня уставилась. – Я надеюсь, у него хватило ума
