и не думал возражать.
Я готова была провалиться от стыда сквозь землю, забиться в самый дальний и глухой угол, чтобы меня никто не видел. Сама я ни на кого не глядела, но мне все равно казалось, что Батины соседи по палате смотрят на меня с насмешкой, решив, что Орлову совершенно непостижимым образом досталась в жены скандальная деревенская девка – не иначе, как брюхом приперла и заставила жениться. Я отошла в сторону и присела на стул, боясь пошевелить, в глупой надежде, что так я буду незаметнее, и обо мне просто забудут, а островок боли, тем временем, все разрастался и разрастался. А мама все суетилась около Влада, взяла из тумбочки второе одеяло и укрыла его: «Так-то лучше будет», на что он просто кивнул, не в силах произнести ни слова. Потом она поставила на колени один из пакетов и достала, укутанную какими-то тряпками и старыми газетами кастрюлю, приговаривая:
– Я вот смотрю, сыночка, что завтрак-то у тебя нетронутый совсем, – она кивнула на стоявшую на тумбочке тарелку, на которую я и внимания-то не обратила. – Ты, что же это, капризничаешь?
И к моему величайшему изумлению, Батя вдруг как-то ошеломленно покивал головой и несмело, растерянно улыбнувшись, тихонько сказал:
– Ага… Немножко, – но глаза его при этом зажглись таким теплым, добрым, ласковым светом, в них появилась такая бесконечная нежность, что у меня горло перехватило.
– Ну, если немножко, тогда можно! – согласилась мама и поставила кастрюлю ему прямо на одеяло. – Вот эти с мясом, а там, в сумке еще сладкие есть – те тебе Варвара испекла. А я тебе сейчас бульончику куриного налью – очень хорошо тебе с пирожками будет. – И она действительно достала наш большой старенький термос, с которым папа обычно ездил на рыбалку, и налила в крышку душистый, домашний бульон. – Кушай, сыночка, – тут она повернулась к другим больным и радушно предложила: – Угощайтесь, пожалуйста, здесь на всех хватит.
И те действительно подошли и взяли из кастрюли крохотные мамины пирожки, которые у нас в доме назывались «на один укус».
– Ух, ты, вкусно-то как! – раздалось со всех сторон.
А мама продолжала угощать их:
– Кушайте! Кушайте! Я завтра еще принесу.
Влад ел пирожки, запивая их бульоном, и не сводил с мамы восхищенных глаз. – Ну, покушал? А теперь поспать тебе надо, – говорила мама, поправляя Бате подушки и одеяло. – Спи, сыночка. Спи.
Орлов послушно устроился поудобнее, но вдруг протянул сбоку из-под одеяла свою большую, сильную руку и очень осторожно, словно боясь повредить, взял маму за руку:
– А ты посидишь со мной? – попросил он и тихонько, робко, с трудом, почти по складам, словно боясь, что его сейчас кто-нибудь оборвет или высмеет, произнес: – Ма-ма…
– Конечно, сыночка. Конечно, посижу. Спи, родной, – сказала она, погладила его легонько по голове и положила свою теплую, добрую руку поверх его руки.
Все
