в себе. – Я очень хорошо знаю о требованиях, налагаемых законом.
Он говорил сварливым голосом и понимал это.
– Но у нас есть какое-то время до начала судебного процесса, – добавил младший Рэтбоун. – А до этого я еще многое успею. Я отряжу на расследование Монка – если кто может добыть доказательства, то это, конечно, он.
У Генри был все такой же озабоченный вид.
– А если ты получишь доказательства, ты представляешь, чем все это может кончиться? Немало из того, что ты обнаружишь, обязательно поставит в неловкое положение многих людей, а некоторые из них очень могущественны.
– Ты предлагаешь, чтобы я не докапывался до истины, потому что это может поставить кого-то в неловкое положение? – спросил Оливер, широко раскрыв глаза. – Как это на тебя не похоже!
Отец ответил ему холодным взглядом. Адвокат почувствовал, что краснеет, но глаз не отвел.
– Не прибегай к софистике, Оливер, – устало сказал Генри. – Это недостойно тебя и, я надеюсь, недостойно нашего взаимного уважения. Ты прекрасно знаешь, что я не это имею в виду. Ты говоришь об истине, словно это нечто абсолютно цельное и неоспоримое. Такое, что ты можешь найти и объяснить, а затем представить в суд в интересах справедливости. Но это же наивно – как, я уверен, тебе известно, если ты будешь немного честнее с самим собой. Ты установишь некоторые аспекты истины, некоторые достоверные факты, но каковы они по отношению к картине в целом, ты можешь никогда не узнать. Не можешь ты и предугадать, как отнесутся к истине другие люди, даже если они поверят в то, во что им не хочется верить, – хотя бы потому, что они узнают нечто невыгодное о самих себе или о тех, кем они хотят восхищаться и кому доверяют. А еще – если узнают то, о чем предпочли бы не знать. – Он переменил позу, слегка подавшись вперед. – Люди могут реагировать очень ожесточенно на то, что разрушают их идеалы, Оливер, а роман Фридриха и Гизелы – одна из величайших любовных идиллий Европы. Ты уверен, что правда или часть ее, которая станет тебе известна, должна быть поведана другим… любой ценой?
– Я уверен в том, что убийство не должно оставаться нераскрытым, – запальчиво ответил юрист.
– Но почему ты уверен, что это было убийство? – серьезно спросил его отец, словно желая разобраться во всем досконально.
– Я считаю, что оно очень возможно, – мрачно ответил Оливер. – Я не уверен, что его совершила принцесса Гизела, хотя у нее был для этого самый убедительный повод. Но есть и другие люди, заинтересованные в политическом статусе страны, останется ли она независимой или войдет вместе с другими в великую Германию, а это совершенно непредсказуемо. Все это связано с гордостью и национализмом, да и с коммерческими соображениями – с прибылью от торговли оружием и амуницией. Существовала возможность возвращения Фридриха в страну; его хотели пригласить, чтобы тот возглавил борьбу за независимость против своего родного брата, теперешнего кронпринца, который выступает за объединение. В воздухе запахло
