зажгла пламенное чувство любви у Фридриха и столь же пламенную ненависть Ульрики. Так же, как, очевидно, и в этой необыкновенной на вид женщине, сидящей перед ним в своей причудливо-странной комнате с пламенеющей шалью и незажженными свечами.
– Не знаю. – В голосе фон Рюстов прозвучало легкое удивление, а взгляд ее устремился куда-то вдаль, словно видел зримое только ей. – Меня это тоже часто удивляло, но я никогда не слышала объяснений, почему она ее так ненавидит.
– А есть у вас какие-нибудь соображения насчет яда, который, как вы полагаете, использовала Гизела?
– Нет. Но Фридрих умер внезапно. Он стал бредить, начался озноб, и принц впал в кому – так рассказывала Гизела. Слуги, которые были при больном, это подтвердили. И, конечно, врач тоже.
– Ну, это могло быть от десятка причин, – сказал Монк мрачно. – От множества ушибов. Могло начаться внутреннее кровотечение.
– Естественно! – ответила Зора с некоторой язвительностью. – А вы чего ожидали – явных симптомов отравления? Гизела – эгоистичная, жадная, тщеславная и жестокая женщина, но она не дура.
Лицо графини выражало теперь непримиримую ярость и ужасающее чувство утраты, словно нечто драгоценное выскользнуло из пальцев у нее на глазах и она отчаянно силилась вернуть утраченное. Черты лица, которые показались сыщику очень красивыми, когда он только увидел ее, теперь стали слишком тяжелыми, взгляд – чересчур проницательным, а рот исказила гримаса боли.
Уильям встал.
– Благодарю за откровенные ответы, графиня фон Рюстов. Сейчас я отправлюсь к мистеру Рэтбоуну, чтобы обсудить, какие следующие шаги мы должны предпринять.
И только выйдя на улицу и снова увидев солнечный свет, сыщик вспомнил, что на этот раз, говоря о Рэтбоуне, забыл прибавить к его имени титул.
– Не могу понять, почему вы взялись за это дело, – резко сказал он Оливеру, давая ему отчет о своем визите час спустя.
Все клерки уже ушли домой, и вечерний свет позолотил стекла окон. Движение снаружи на улице было таким же шумным, колеса экипажей едва не задевали друг друга, кучера неторопливо покрикивали, а лошади нервничали и выбивались из сил, и в воздухе остро пахло навозом.
Рэтбоун тоже едва сдерживался, хорошо осознавая, что он, возможно, ошибается в выборе.
– Вы хотите дать мне понять, что расследование данного дела выше ваших возможностей? – холодно осведомился он.
– Если б я так думал, то так и сказал бы, – ответил Монк, усаживаясь без приглашения. – Разве я хоть раз на вашей памяти говорил экивоками?
– Вы хотите сказать «говорили тактично»? – вскинул брови адвокат. – Никогда. Ладно, извините. Я задал необязательный вопрос. Вы будете расследовать ее заявление?
Сыщик не ожидал вопроса «в лоб» и несколько утратил самоуверенность.
– Каким образом? Вряд ли я смогу допросить принца Уэльского, – отозвался
