я его чем-то смущаю.
Я сделала загадочное лицо, посмотрела в потолок и сказала:
– Я влюблена в женщину.
Коваленко не удивился. Собственно, он сам подсказал мне ответ.
– Так и знал, что тут что-то особенное. Ну слава богу, что хоть не девственница. А то я этого так не люблю… С ними всегда столько возни…
Поду-у-умаешь! Возиться он не хочет, понимаете ли…
Я надулась, но старалась поддерживать непринужденный вид.
Коваленко шагал по офису, сужая круги, наконец подсел на подлокотник моего кресла и сказал:
– Дай-ка я тебя поцелую. Тебе ведь тоже этого хочется.
Ох! Мало того что я невинна, так у меня еще и критические дни. И такая жара за окном. В общем, момент не подходящий, решила я и делано изумилась:
– Ну Алексей Николаич! Разве можно так сразу?
И перепорхнула на другое кресло.
Теперь уже, спустя годы, Ковален рвет волосы с досады и говорит: «Господи! Это же был тот самый, подходящий момент! Критические дни! Я бы стал твоим первым мужчиной!»
Но он не стал.
Мы сговорились увидеться после Питера. Я отправилась поступать.
Пока ждала результатов экзаменов и болталась по городу, встретила на Фонтанке флейтиста Андрюшу. Он поступал в театральную академию и тоже болтался и ждал. Надо же, какое совпадение…
Мы стали гулять по крышам, разводить мосты и пить вино. Все это ударило мне в голову: вот-вот, начинается она, эта жизнь, вдали от дома – и «можно всё». Это «всё» тикало во мне совершенно иррациональной абстракцией. Мне не казалось, что я сейчас что-то буду выбирать. Питер или Томск. Филфак или Муху, хорошее поведение или плохое, Коваленку или Андрюшу, который, казалось, поглядывал на меня уже не совсем по-дружески… Да, казалось: можно всё и сразу, и одновременно. Как будто несколько жизней можно прожить разом, и одно другому не помешает.
Поэтому, когда мы с Андрюшей оказались в чужой квартире, от которой нам перепали ключи, я и не раздумывала ни минуту. Мы улеглись спать под одним одеялом, он протянул руку – и… ну наконец-то, подумала я, наконец-то…
Впрочем, расстаться с невинностью оказалось не так просто. Андрюше пришлось потрудиться, и оба мы измучились, но дело было сделано. Я оставила свою невинность в Петербурге и вернулась в Томск, как выражается Ковален, «распакованная». Хотя не особо у меня там прибавилось каких-то умений и навыков. Сначала ведь так и думаешь: что нужны умения и навыки. Техника там какая-то.
Зато прибавилось бесшабашности, а может быть даже, и безалаберности…
В Томске у меня оставался месяц до окончательного переезда в Петербург.
Я позвонила Коваленке, и тогда мы наконец встретились в «его кафе».
Четыре столика. Уютненько. Сидим как большие.
Коваленко обнаружил, что я не пила ни текилы, ни виски, и вечер у нас превратился в дегустацию карты
