игр, историй, разговоров и потом сочиняю свои собственные истории о том, что случилось за день. На следующее утро я сверяю свою реальность с реальностью, в которую погружены дети.
Как и сама игра, процесс этот бесконечен. Каждый год дети изобретают новые образы и символы, и мои представления о том, чем мы занимаемся в классе, непрерывно расширяются. Одно время я полагала, что моя задача – показать детям, как им решать свои проблемы. Я написала: я не прошу вас забыть про игру. Наш договор выглядит скорее вот так: если будете стараться объяснить мне, что вам нужно, я буду стараться показать вам, как разобраться с вашими проблемами.
Несколько лет спустя стало ясно, что этот договор надо переписать. Теперь он звучал так: я буду изучать ваши игры и стараться понять, как игра помогает вам разобраться с вашими проблемами. Игра содержит ваши вопросы, и мне сначала нужно понять, какие вопросы вы сами задаете, а потом уже задавать собственные.
Но даже и это не вполне точно. Сегодня я бы добавила: переведите игру на язык рассказа, и я помогу вам и вашим товарищам прислушаться друг к другу. Вы сможете создать литературу, где будут образы и темы, начало и конец, культурные аллюзии и отсылки. Если вы хотите соединить свои идеи с идеями других людей, вы должны изобрести собственную литературу.
Трехлетняя Винни держит своего плюшевого мишку вверх тормашками и рассказывает свою первую историю:
Жил-был мишка, он стоял на голове.
Эта история, состоящая из одной фразы, разыгранная девочкой Винни, укрепляет ее позиции в социуме. Она только что внесла свой вклад в литературу и культуру прежде незнакомой ей группы детей. Теперь про нее узнали, а скоро она и сама познакомится с другими через их истории – разыгранные или записанные.
Истории – это литература; игра – это жизнь. С самого начала все дороги вели к игре-фантазии, но у меня не было хорошей дорожной карты. Я изводила себя излишними умствованиями, в то время как дети в играх находили способ справиться со своими актуальными проблемами и страхами.
Когда «проблемный» ребенок Сильвия начала кричать, разбрасывать кукольную посуду и ломать кукольную колыбельку, я беспокоилась, что она может испортить игру другим девочкам. Но когда девочки заставили ее изменить свое поведение, у меня создалось впечатление, что игра – это своего рода примитивный способ регуляции поведения беспокойных товарищей по играм.
Я ошибалась. Ребенок, ведущий себя невпопад, кажется таким только с моей точки зрения. С точки зрения детей, Сильвия просто разыгрывала одну из множества ролей в семейной драме.
Она не испортила им игру. Если бы она не взяла на себя роль «плохой девочки», эту роль сыграл бы кто-то еще. «Плохая девочка», «сердитая мама» или «злая сестра» – базовые роли в детском театре.
Как только я начала смотреть на детей как на рассказчиков и разыгрывателей историй, я обнаружила, что потенциал фантазии как инструмента обучения далеко превосходит мои представления о том, что должно происходить в классе.
Жизнь
