Все работали: и хозяин Гераклид, и семья, и рабы.
Сириск смотрел, как отец и рабы носили пшеницу на второй этаж дома. Работа была тяжелая, снизу, из подвала, перенести тысячи медимнов[8] наверх, по крутой лестнице.
– Надо, сынок, надо, – понял отец вопрошающий взгляд сына, когда подошел, чтобы отдохнуть. – Помнишь прошлый год? Отсырела пшеница, и купец дал нам на треть меньшую плату. А сколько трудов!
Сириск молчал и улыбался. Он знал, что отец был прав, и этот труд был нужен.
Когда отец удалился, Скилл поднес Сириску чашу с водой. Влил в нее немного густого, совсем черного на цвет вина.
– Останься, Скилл, – обратился Сириск к рабу, и тот, слегка удивившись, присел рядом на песок.
– Раб не должен быть назойлив, – только и сказал он.
– А разве ты раб, Скилл? – спросил Сириск, и Скилл улыбнулся в ответ.
– Нам всем везет, – он прилег поудобнее. – Гераклид держит нас за одну семью, но мы должны помнить, что мы куплены за деньги. Иначе не будет порядка. И дом, и клер, и виноградник, и поле – все требует больших трудов. Иначе нам не выжить – разве не так?
– Так, Скилл, так. – Сириск впервые близко общался со Скиллом и был удивлен его словам. – Но все же, наверное, ты бы ушел в степь, если бы мог?
– Ушел бы, если бы мог… и хотел, – Скилл сказал это и осекся.
– А что?
Скилл долго молчал. Затем, как бы сам с собой начал говорить:
– Мать убита андрофагами. Отец убит сарматами. Где брат и сестра – не известно. Кибитку нашу сожгли на моих глазах. Жены у меня не было. А сестру… – Скилл замолчал.
Сириск не решался нарушить то, что было сейчас в глазах Скилла. А там, в его глазах, проплывали бескрайние ковыльные степи, и огромные табуны коней с грохотом неслись в даль, в его скифскую юность…
– Да и где же мне найти лучшую долю? Я раб, а живу в богатой и дружной семье. Я много и тяжело работаю, но умный труд дает достаток и мне. Не лучше ли это, чем попасть в руки к андрофагам, чтобы они выкололи мне глаза, отсекли два пальца на правой руке и заставили всю жизнь месить ногами глину для постройки их хижин?
– Но я вижу в твоих глазах степь и коней, и ты летишь там, как сокол.
– Ты, господин, и впрямь кудесник, – улыбнулся Скилл, – не напрасно Гераклид отдал столько денег на твою учебу в Афинах. Видимо, там учат видеть в глазах все?
– Нет, Скилл, – Сириск улыбнулся, – после этого летнего похода я много узнал. Я был в плену у скифов. И понял – нет большей глупости, чем судить понаслышке, не видя того, о чем судишь. Среди скифов есть всякие. И я оставил там хорошего друга, его зовут Сим. Он многое поведал мне о скифах. А раньше я готов был убить любого, так много кочевники выпили нашей крови.
– Знаю, Сириск. – Скилл помрачнел. – Я сам в юности бывал в набегах. Жаль, что так все устроено.
– Жаль.
Оба замолчали и долго смотрели на море. А волны шумели, все дальше и дальше накатываясь на берег. Вскоре
Медимн – мера веса (52,5 л).
